Ознакомительная версия.
– Но ведь он же напишет, – задумчиво произнес, узнав об этом, маркиз, и Анри вспомнились последствия его собственного выстрела в Сен-Мишеле. Нет, Поль об этом не писал, он сам узнал о выходке приятеля из газет, зато оказавшийся возле церкви писака в полной мере показал, на что способна бульварная пресса.
«Запоздалый выстрел в Сен-Мишеле… Кокатрис бросает вызов василиску… Пуля в церковной стене… За императорским чудовищем остался выстрел…»
– О чем вы думаете? – тихо спросила Эжени.
Лошади крупной рысью бежали среди пустых, перемежаемых живыми изгородями полей, разбивая копытами хрупкий ледяной хрусталь. Солнце еще не взошло, но небо из черного уже стало чернильно-синим, было холодно. Анри улыбнулся спутнице и почти не солгал, что думает о Шеате. Отпуск закончился; выезжать следовало самое позднее завтра, и никто не знал, когда они с Эжени увидятся снова и увидятся ли.
– Кузен, – молодая женщина заметно волновалась, если б уже рассвело, было бы видно, как она краснеет, – я должна попросить… Нет, я должна объясниться.
Она говорила тихо и бессвязно, но капитан понял, чего от него хотят, и солгал снова.
– Кузина, раз вы настаиваете, я оставлю вас до конца церемонии, но я не могу не рассказать Дюфуру. Он будет вблизи колонны, и если тросы не выдержат…
– Господи! – Она широко раскрыла глаза. – Я опять не подумала! Конечно… Надо что-то делать!
– Поздно, – часом позже отрезал газетчик. – Даже не поздно, бессмысленно. Истерия по поводу страшного басконца, его проклятия и василисков расползлась по всей Республике, а сам покойный стараниями политиков и нашего брата-щелкопера поминается чаще, чем прошлый и настоящий премьеры вместе взятые.
– И все это затеял ты, – хмыкнул Анри.
– Сам удивляюсь, глядя, во что вырос, казалось бы, ерундовый, на злобу дня фельетон. Получается уже злоба года, не меньше… Обыватели кто боится, кто сравнивает василиска с нынешним курятником, ну а Маршану не остается ничего иного, как раз за разом твердить, что проклятие – выдумки конкурентов, а император – злодей и враг нации. Колонну повалят, что бы мы ни предприняли.
– Если б только я сразу позвала вас. Вы бы успели написать…
– Я и без вас написал, но на каждое наше «Я боюсь» приходится парочка «А мы – нет!». Баронесса, поймите, даже решись вы на интервью, ваши слова вывернули бы наизнанку, а вас выставили либо суеверной истеричкой, либо пособницей Сент-Армана. И вообще, друзья мои, не покататься ли вам по Шуазскому лесу и не пообедать ли после у старины Жерара, а вечерком я вам все расскажу. Или, того лучше, читайте завтрашний «Бинокль».
Переехали Йонну; ландо свернуло на Этрурский бульвар. Анри вытащил часы, было половина двенадцатого. Капитану очень хотелось последовать совету Дюфура, но он своими глазами видел ящерицу на стене церкви и аргатов у озера тоже видел… Тогда Поль с армейским револьвером стоял рядом с легионерами и не думал удирать.
– Поступим так. Завезем кузину к мадам Дави, она сегодня никуда не собиралась, и отправимся на площадь. Потом…
– Нет. – Твердостью Эжени внезапно напомнила Терезу, и Анри понял, что эти две женщины, молодая и старая, похожи. Ничего удивительного, полуденная синь и закатный пожар равно являются небом. – Нет… Я отпустила Шавине в Сен-Мишель, теперь я иду на Басконскую площадь… Если ничего не случится, значит, я… Я буду свободна.
– Отлично, – весело одобрил Поль. – Но, мадам, расскажите же ваш сон. Не для публикации, само собой.
Эжени принялась рассматривать свои перчатки и рассматривала долго. Потом подняла глаза на журналиста.
– Мне снился проводник… Это было то же… существо, что и перед… Сен-Мишелем, но оно продавало газеты.
– Какие? – еще больше оживился Дюфур.
– Я не разобрала заголовки. Разные… Они все были в траурных рамках.
– А басконец?
– Императора не было! – выкрикнула Эжени. – Нигде! Только проводник… с газетами…
Молотки стучали, зеваки ждали; колонна, казалось, тоже. Отлитая из трофейных пушек по образцу колонны Октавиана, украшенная восемьюдесятью рельефами, она все еще напоминала о победах и о том, что император, подобно Октавиану, сумел воспользоваться их плодами и, удержав единожды взятое, умер в своей постели. Сначала верх почти пятидесятиметровой громады венчала статуя басконца, потом ее отправили в плавильную печь, и над колонной взмыл белый с золотом флаг Клермонов, смененный затем флагом Республики, ныне тоже снятым. Без него опутанный тросами позеленевший столп казался лысым и угрюмым. Он торчал на самой грани небытия, а вокруг бурлила жизнь – балконы выходящих на площадь зданий были оккупированы состоятельной публикой, любопытные попроще толкались внизу за ограждениями. Гремели оркестры, сновали мальчишки-разносчики, переминались с ноги на ногу и взмахивали хвостами жандармские лошади. До начала церемонии оставалось около часа.
Проводив Эжени и Анри до самых кресел, Поль покинул «Гранд-Отель», разжился у мальчишек на площади десятком официозных листков и, предъявив корреспондентский билет, прошел за ограждения. Возле трибуны курили и болтали коллеги, но Дюфур искал распорядителя работ и хоть кого-нибудь из жандармерии. Газетчик был неприятен сам себе, потому что верил в сон Эжени, но он столь часто кричал «Волк!», что новый крик затерялся бы среди предыдущих.
В шкуре пророка было неуютно, но присущий Полю здравый смысл подсказывал: причиной катастрофы, если таковая, разумеется, случится, станет либо колонна, либо толпа. Мсье инженер суетился среди каменщиков и был недоступен, зато Дюфур заприметил знакомого жандармского полковника. Они пожали друг другу руки, и журналист напомнил о давке на венчании са́мого бездарного из Клермонов. Полковник объяснил, что на крышах размещены наблюдатели и в случае необходимости подходы к площади перекроют за считаные минуты. Кроме того, в толпе дежурят переодетые агенты. Поль поблагодарил и откланялся: безопасность Маршана газетчика не волновала, хотя какой-нибудь сторонник басконца вполне мог явиться с револьвером, да и с премьера сталось бы разыграть в столь знаменательный день покушение на свою особу.
Фонтэн все еще был занят, и Поль, лавируя в негустой толпе, вернулся к трибуне. Высокие персоны уже начали прибывать. Наиболее популярных или озаботившихся клакой приветствовали здравицами и аплодисментами. Нескольких военных встретили не очень благожелательно, хотя и не свистели. Поль зевнул и принялся просматривать газеты. Собратья отбывшего в провинцию вместе с супругой Пикара не жалея сил объясняли, почему надо снести колонну и как будет после этого хорошо. Не обошлось и без карикатур: омерзительное чудовище, скорее драконо-, чем птицеобразное, выбиралось из своего логова, чтобы со спины напасть на прекрасную Республику. В качестве логова фигурировал злосчастный монумент.
Ознакомительная версия.
