— Я один? Нет, со мной был весь город! Если серьезно, за мной сейчас присматривает и стража, и братство. Я, видишь ли, всем задолжал, и они меня берегут, иначе не с кого будет получить должок. Так что мне помогли, но об этом в самом деле лучше умолчать.
Тут явился Гойдель ок-Ренг и доложил, что все готово. Эрствин позвал Хромого в большой зал на первом этаже, где должна состояться церемония. На этот раз меняле не удалось отвертеться, пришлось идти вниз.
Когда Эрствин вошел в зал, все встали. Помещение было полно — только теперь Хромой воочию удостоверился, как много бездельников в Ливде. Городской Совет — сорок человек. Имперцы в красно-желтом. Аббат в роскошном белом одеянии, вышитом золотыми узорами, вокруг него — толпа клириков в белом и монахов в темно-сером… Еще какие-то люди в дорогой одежде, вероятно — богатые купцы. Несколько сеньоров, эти выглядят победней, зато при оружии и шпоры гремят на сапогах. Должно быть, приехали в Ливду по собственным делам, но получили приглашение на церемонию и тут же примчались, чтобы принять участие… Еще бы, нечасто голодранцам удается ощутить себя такими важными персонами.
Эрствин с застывшей улыбкой прошествовал через зал к подиуму, где стояло кресло, прежде принадлежавшее главе Совета. По пути граф кивал в ответ на приветствия. Хромой неуверенно шел следом, ему редко приходилось чувствовать себя неловко, теперь был как раз такой момент. Наконец граф уселся в кресло, ок-Ренг занял место по правую руку от сеньора, Хромому пришлось встать слева. Граф поставил сапоги на скамеечку, иначе его ноги не доставали бы до пола. Пригласили господина ок-Рейселя…
Рыцарь вступил в зал, высоко задрав подбородок. Трусил, но старательно держался независимо. Довольно рослый, массивный мужчина, одет богато.
— Ишь, как вырядился, — прошипел Эрствин, наблюдая, как приближается ок-Рейсель. — Небось, это платье куплено на деньги, украденные у нас. Ну что ж, поглядим, как он станет надувать щеки. Его дела обстоят из рук вон плохо.
Господин остановился в десятке шагов от кресла. Вблизи он выглядел не так молодцевато, обрюзгшие дряблые щеки под щетиной, опухший нос покрыт сеткой красных прожилок. Да и брюхо тяжелое, нависает над дорогим поясом. Сеньоры Сантлака, если им посчастливится вырасти из щенячьего возраста, превращаются из поджарых хищников в таких вот пьяниц и обжор, вечно жалующихся то на желудок, то на печень.
— Ваша светлость, господин граф! — воскликнул рыцарь. — Вам известны прискорбные обстоятельства, которые привели меня сюда! Уповаю на вашу доброту!
Каждую фразу рыцарь выкрикивал, будто девиз на бранном поле. Хромому это показалось смешным.
— Мне известно, — важно кивнул Эрствин. Его голосок звучал диссонансом реву ок-Рейселя. — В моей доброте можете не сомневаться. Ваш сын до сих пор жив, хотя ни он, ни вы не сделали ничего для того, чтоб я оставался так добр.
— Ваша светлость! Поверьте, я искренне сожалею! Мы с сеньорами, вашими соседями, готовы всячески…
— Очень хорошо, — граф поморщился. — Хватит слов, перейдем к делу. Ваши молодые родичи захвачены в Левркойском замке, на моей земле. Проникли туда они насилием и обманом, а потому подлежат самому суровому наказанию. И я не собираюсь проявлять снисходительность. За жизнь этих разбойников вы и ваши союзники заплатите мне по сотне келатов серебра…
— Ваша светлость, это слишком много… Мы не в состоянии уплатит такую сумму…
— Тогда они будут казнены, как злодеи, захваченные на месте преступления. Даю месяц на сбор денег. Ровно через тридцать дней в этом зале я приму выкуп за одиннадцать пленников — тысячу сто энмарских келатов. Все вместе творили зло, вместе и ответите.
— Но…
— Никаких «но». Это не обсуждается. После того, как я получу серебро, вы с вашими дружками выступите в поход вместе со мной под имперским знаменем. Одиннадцать дворян, при каждом не меньше пяти полностью снаряженных конных латников. Пеших слуг — сколько сами сочтете нужным. Порукой вашей верности будут все те же юноши, захваченные в леверкойском замке.
— Но выкуп…
— Я говорил о выкупе за их жизнь, а не свободу. Свободу они получат после того, как принесут присягу мне, как своему ленному сеньору. И после того, как вы, все одиннадцать, принесете мне присягу. Мне, Эрствину барону Леверкойскому, графу Ливдинскому, владетелю Трайскому, сеньору Гайна и прочая, и прочая. Случится это не сейчас, а летом, когда мы завершим поход.
— Но…
— Никаких «но»! — Эрствин впервые повысил голос. — Если вы ответите отказом, это будет означать войну. Я, как граф Империи, объявлю вас изменниками и злодеями. Нынче это стало опасным — враждовать с Империей. Обдумайте мои слова, обсудите с дружками. Через месяц жду вас с серебром и вашими вооруженными людьми. Помните: своими преступлениями вы заслужили смерть, и сейчас речь идет о том, что вам надлежит выполнить, чтобы сохранить жизни… И последнее. Прекратите устраивать эти дурацкие покушения на моего друга.
Граф мотнул подбородком, указывая на Хромого.
— Осмелюсь заметить, — ухмыляясь, вставил меняла, — последнее не обязательно. Пусть лучше продолжают в прежнем духе, это даже весело. Я уже давно так не забавлялся.
ГЛАВА 23 Северный Феллиост, недалеко от Аривны
Жесткий холодный ветер швырял крупные влажные хлопья в лицо Эстервену, пока магистр, прикрываясь ладонью, вглядывался в поле, на котором выстроились эльфы. Боевые порядки противника было сложно рассмотреть сквозь снежную пелену. Во всяком случае, первый ряд составляет кавалерия. Кажется.
Магистра окликнул оруженосец:
— Ваше священство, — брат кричал, стараясь перекрыть вой ветра, — какие будут приказы?
Да, в самом деле. Нужно распорядиться… Эстервен знаком призвал свиту, военачальники и оруженосцы съехались тесней.
— Поставить в первый ряд кавалерию! — проорал магистр. — Нелюди непривычны к конной схватке, мы опрокинем их, если решительно атакуем. Прорвать фронт, растоптать пехоту! Когда кавалерия ударит, наши пехотинцы без промедления должны бегом двигаться следом, не отставать, не терять единого строя в этой метели! Держаться вместе!
— Мы может закрепиться у подножия холма, загородиться щитами! — предложил, так же повышая голос, один из кавалерийских командиров. — Подождем фланговые отряды, ударим вместе. Кони устали и голодны, они шатаются под нами, ветер в лицо, хорошего натиска не получится.
— Не будем дожидаться фланговых колонн, нас и так больше! Один удар, и все! Если будем медлить, нас занесет снегом, люди и лошади замерзнут окончательно. На один удар наших братьев должно хватить. Скажите им, чтоб собрались с силами, речь идет о жизни и смерти. Всего лишь одна хорошая атака! Вперед!
