все равно, затем я совершаю медленный и болезненный поход в уборочную, чтобы пописать и смыть с кожи ужасы дня. Феликс проделал потрясающую работу, собрав меня воедино, но в моих костях и мышцах осталась боль, из-за которой дышать чертовски мучительно. Не то чтобы я жалуюсь, потому что это в миллион раз лучше, чем исцеление без посторонней помощи, но, черт возьми, неужели я хочу умереть в ту секунду, когда вода ударит в меня, как тысяча жгучих игл в мою оголенную кожу?
Душ обычно — мое безопасное место, единственное приятное занятие за день, и то, что его у меня отняли, заставляет меня снова проклинать Вивиан. Просто потому, что мне нравится старый мудак — не значит, что я не могу одновременно ненавидеть его за это дерьмо. Когда мне удается доползти до своей комнаты, я сразу же отключаюсь и сплю весь день напролет.
Я просыпаюсь днем, дезориентированная и голодная.
Я надеваю одежду удобную одежду, и спускаюсь в столовую кампуса одна, чтобы съесть ранний ужин. Я ожидаю получить выговор от кого-то за то, что выгляжу бомжихой в своих спортивных штанах и толстовке с капюшоном, натянутой на голову, но либо меня никто не узнает, либо у всех слишком сильное похмелье после отличного пятничного вечера, чтобы заметить меня здесь.
Я ем столько еды, что хватило бы на футбольную команду.
Когда тебя исцеляет Одаренный, ты всегда голодная, но, черт возьми, три тарелки съедены, а я все еще думаю о том, чтобы взять еще одну хлебную палочку и обмакнуть ее в соус для спагетти, посыпав сыром…. Боже, к тому времени, как я уговариваю себя отказаться от пятой тарелки, мне кажется, что мой желудок находится в реальной опасности разорваться.
Что за способ умереть.
Мой обратный путь в общежитие теперь медленнее, потому что я несу лишние двадцать фунтов непереваренных углеводов и соусов, а когда я возвращаюсь в здание, на стойке регистрации меня ждет посылка.
Цветы от Атласа с плюшевым мишкой, открытка с извинениями за то, что он слишком слащавый, хотя я чуть ли не плачу из-за его заботы и коробки, полной конфет и разных вкусняшек. Честно говоря, это самая приятная вещь, которую парень когда-либо делал для меня, и я понятия не имею, как его отблагодарить, не чувствуя, что я его обманываю.
Чувство вины снова поднимается по моему позвоночнику, и мне приходится снова оттолкнуть его, потому что… что ж, я была честна с ним, настолько честна, насколько это возможно. Я сказала ему, что не хочу оставаться. Я сказала ему, что не могу быть ни с кем из них. Достаточно ли этого для меня, чтобы принимать эти подарки, не чувствуя себя худшей сукой?
Я слишком чертовски неумела в обращении со Связанными и эмоциональным багажом, который с ними связан, чтобы справиться с этим, не причинив вреда.
Я возвращаюсь в свою комнату и набрасываюсь на конфеты, как будто я только что не съела огромные порции в столовой, все мои эмоции открывают черную дыру внутри меня, которую мне нужно заполнить сахаром. Я посылаю неловкое «спасибо» Атласу, а затем выключаю свой телефон, потому что сейчас я трусишка и не могу придумать, как с ним поговорить.
Я всерьез подумываю о том, чтобы послать сообщение Сейдж, чтобы она поскулила о том дерьме, которым является моя жизнь, когда в мою дверь стучат.
Кто, черт возьми, это теперь?
Потому что Сейдж отправила бы сообщение первой, и никто другой, с кем я общаюсь, не появился бы здесь без нее. Когда я подхожу к двери, моя связь слегка напрягается в груди, моя рука замирает на полпути к дверной ручке, потому что я ни за что не хочу прямо сейчас встречаться лицом к лицу с Нортом или Гейбом.
Я слишком расстроена, чтобы словесно спорить с кем-либо из них, и я не хочу, чтобы Норт думал, что он сломал меня только потому, что я не в своем обычном режиме полного блеска.
— Открой дверь, Оли.
Чертовски типично.
Конечно, это был бы Грифон, появившийся, чтобы испортить весь мой гребаный день, потому что он — тот Связанный, который действительно может испортить мне все дерьмо. Бабочки в моем животе кричат мне об опасности, но я все равно открываю дверь и встречаюсь с ним лицом к лицу.
С ним труднее всего встретиться лицом к лицу.
Я думаю, это из-за того, что он не противостоял мне, не пытался словесно сбить меня с ног или нанести удар, он просто сидел и наблюдал за мной, выражение его лица всегда говорило о том, насколько я не соответствую его ожиданиям.
Его взгляд скользит по моему наряду, мои щеки пылают, когда я вспоминаю тот факт, что я выгляжу бездомной, а затем он подходит ко мне, как будто пытается силой ворваться в комнату.
Это срабатывает, я отползаю от него, как будто его прикосновение может обжечь меня, и он плотно закрывает за собой дверь. Замок хлипкий, и он секунду хмуро смотрит на него, прежде чем все равно щелкнуть. У меня такое чувство, что я не уверена, что это сработает, чтобы удержать кого-то подальше отсюда, если они приложат некоторые усилия.
— Целитель проделал достойную работу. Я был уверен, что ты будешь прикована к постели из-за укуса прудовой суки.
Я корчу ему рожу, когда моя задница приземляется на мой убогий матрас. Ему негде сесть, кроме как на кровать со мной, и я могу умереть, если он это сделает. Когда я в последний раз стирала простыни?
Почему меня волнует его мнение о моей дерьмовой комнате и маленьком пятне от соуса на моей толстовке? Возьми себя в руки, Олеандр.
— Она была не так уж плоха.
Прислонившись спиной к двери, он смотрит на меня сверху вниз, скрестив руки на груди, и внезапно я замечаю, насколько он чертовски сложен. Я поняла это, когда он проскользнул между мной и Джованной на вечеринке у Сейдж, но скрип его кожаной куртки, натянутой на бицепсы, сейчас почти непристойен.
Моя связь — это похотливая, голодная сучка в моей груди.
— Она питается страхом. Самые Одаренные идут против нее, совершенно обделавшись, потому что она становится худшим кошмаром, который им когда-либо приходилось переживать. Ты ничего ей не дала, даже после того, как она напугала тебя. Это ненормальная реакция.
Хорошо, значит, это допрос.
Он отличается от грубых команд Норта или язвительных колкостей Нокса. Даже задумчивые, угрюмые взрывы Гейба находятся на расстоянии световых лет от этого
