Некоторое время люди молчали, переваривая сказанное, а затем тишина взорвалась ликующими воплями и треском хлопушек — такой приговор понравился собравшимся гораздо больше. В небо полетели бело-голубые воздушные шарики, а Шани махнул собравшимся еще раз и повлек Нессу к ступеням. Обернувшись, она увидела, как палач с помощником отвязывают несостоявшихся казнимых — затем Артуро подтолкнул ее в спину, и она послушно подалась за императором.
— Ты довольна? — спросил он по-русски. Несса кивнула, чувствуя, как внутри распрямляется туго сжатая пружина, высвобождая слова и чувства. Но сказала она лишь одно слово:
— Спасибо.
— Из столицы их вышлют вечером, — продолжал Шани. Возле помоста охранцы взяли их в кольцо, и группа направилась к дворцу. От радостных криков горожан закладывало уши — милостивый владыка нравился им еще больше грозного и карающего. — Ты сможешь с ним проститься. Конечно, на Севере жизнь не сахар, но он будет жить. Это все, что я могу сделать для вас обоих.
Несса провела по щеке ладонью, смахивая слезы. Ей не верилось, что все это происходит на самом деле. Андрей будет жить, будет жить — стучало в висках; она шла и не чувствовала, что идет, не знала, жива ли или уже нет. Если бы Артуро предусмотрительно не подхватил Нессу под локоть, то она бы наверняка свалилась на мостовую — ноги не шли.
— Прости меня, — прошептала Несса и не услышала своих слов. Добавила громче: — Прости.
Шани печально усмехнулся.
— Уже неважно, — откликнулся он. — Идем.
* * *
Редактор «Столичного Вестника» всегда имел репутацию умного и прозорливого человека, который ничего не делает просто так. Поэтому никто не удивился тому, что на следующий день после смерти полковника Хурвина Эмма, придя на службу, обнаружила свои вещи собранными в коробку и выставленными к порогу, а себя — в безработном состоянии. Оценив вежливый поклон с глубоким прогибом в сторону власти, коллеги не стали прощаться с Эммой, сделав вид, что ужасно заняты своими делами.
Эмма тоже не удивилась: чего-то в этом роде она и ожидала. Подхватив коробку со своими исписанными блокнотами, кружкой и словарем аальхарнского языка, она поправила траурный платок и вышла в новую жизнь. Впрочем, новая жизнь в ее случае была слишком громкой фразой. Больше всего Эмме хотелось сейчас пойти и броситься в реку с моста.
Она ведь не смогла даже похоронить отца по-человечески. Полковника вынули из петли и закопали на поле самоубийц, никак не обозначив могилу; Эмма шла по проспекту, прижимая к себе коробку, и не видела, куда идет. Проще говоря, ей было все равно — как ни банально это звучало, но жизнь утратила смысл. По городу ходили слухи, что жены некоторых осужденных на ссылку офицеров собираются разделить с мужьями тяготы жизни на диком севере и уже подали прошения на высочайшее имя: и этого Эмма была лишена. У нее ничего не осталось.
Поэтому, когда прямо перед ней резко остановился дорогой экипаж, а кучер громко и матерно высказался по поводу тех дур, которые прут под копыта лошадей, не глядя по сторонам, то Эмма испытала чуть ли не облегчение, поняв, что ее несчастная жизнь может закончиться в любую минуту — и тогда она встретится с родителями и избавится от своего горя. Дверца экипажа открылась, и его пассажир спрыгнул на мостовую, видимо, желая убедиться, что прущую куда ни попадя дуру не задавили.
— Эми, — утвердительно произнес он. — Эми Хурвин.
Эмма подняла голову и увидела перед собой Артуро. Тот пристально рассматривал ее, и Эмма готова была поклясться, что личник императора прикидывает, куда отвезти дочь государева преступника: в тюрьму или на дыбу. Однако Артуро обратился к ней спокойно и доброжелательно.
— Ты не ушиблась, Эми?
— Нет, — прошептала Эмма, опустив голову. — Благодарю вас, сударь, все в порядке.
— Не узнаешь, — также утвердительно промолвил Артуро; Эмма решила притвориться, что так оно и есть. — Мы с тобой встречались на заседаниях госсовета.
…Яблочный сок был густым, насыщенно золотым и очень сладким. Сами яблоки — крупные, желтые, с красными шрамами загара на боках лежали тут же, на столе.
Отпив сока, Эмма отставила бокал на салфетку и сказала:
— У вас красивый сад.
— Я им почти не занимаюсь, — сказал Артуро. — Его еще отец мой сажал.
Сад действительно был хорош. Стройные яблони склоняли усеянные плодами ветви к траве, солнечные брызги рассыпались по темной листве, и тени скользили от стволов к дорожкам, словно деревья протягивали руки. Эмма подумала о том, что, наверно, у нее осталась единственная радость — спокойно сидеть и пить сок. Если, конечно, это можно назвать радостью.
— Я читал твою последнюю статью в «Вестнике». Ты действительно думаешь, что в столице появился новый безумец?
Эмма пожала плечами. Пригубила сока.
— Я больше не работаю в газете. Пусть с этим теперь разбирается кто-то другой.
Артуро улыбнулся каким-то своим мыслям. Провел пальцем по бокалу, стирая золотистую каплю.
— Чем планируешь заниматься?
Служанка в накрахмаленном чепце и перетянутом корсете принесла завтрак: ноздреватые ломти свежего белого хлеба, прозрачную высокую банку, в которой сквозь слой джема просвечивали тонкие ломтики яблок и целое блюдо мясной и сырной нарезки. За подол ее пышной юбки зацепился яблоневый лист. Эмма смотрела и понимала, что сходит с ума.
— Продам дом. Куплю маленькую квартиру в центре, — голос Эммы дрогнул. Фантасмагория, в которой она куртуазно завтракала с мучителем ее отца, достигла своего пика: Эмма даже не сразу поняла, что плачет. — Пойду и кинусь в Шашунку. Вам-то какое дело?
— Ты мне искренне симпатична, Эми, — спокойно признался Артуро и взял с блюда хлеб, но есть не стал — задумчиво крошил кусок в траву. — Я планирую восстановить тебя на работе, — он усмехнулся и добавил: — Ну нравятся мне твои статьи. Просто нравятся.
Эмма провела по щеке тыльной стороной ладони. Следовало бы удивляться — да только вот сил не было.
— И что вы за это попросите?
Артуро улыбнулся и накрыл ладонью руку Эммы.
— А что мужчина может попросить у женщины?
Вздрогнув от внезапного омерзения, Эмма попробовала освободить руку, но это оказалось безнадежным занятием. Проще было вырваться из медоедского капкана.
— Конечно, продолжения журналистского расследования, — довольно улыбнулся Артуро. — Что-то мне подсказывает, что если маниак еще на свободе, то ты сумеешь найти к нему дорожку.
Эмма закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Надо было успокоиться — дыхательной гимнастике ее научил хирург в госпитале: кому нужны ассистентки, которые падают в обмороки от развороченных тел? Артуро ласково погладил ее по запястью и убрал руку.
