— Живее, чего спишь! Пошла вперед!
Вздрогнув от окрика, Пакс, словно механическая кукла, двинулась вперед, почти забыв о боли, продолжая холодно, как на тренировках, отсчитывать удары и элементы комбинаций.
Неожиданно завеса пыли перед нею стала оседать, желто-синие туники исчезли… Кто-то положил Пакс руку на плечо; она резко дернулась, занося меч для удара, но голос Стэммела, донесшийся словно откуда-то издалека, остановил ее:
— Пакс! Стой! Стой же!
Опустив руки, Паксенаррион стояла пошатываясь, полуослепленная едким потом и пылью, жадно хватая ртом воздух. Наконец ей удалось разглядеть Стэммела.
— Ну-ну, приходи в себя, — уже более тепло и знакомо прозвучали его слова. — Пакс, ты ранена, уходи назад, за строй.
Пакс не могла пошевелиться. Свет дня померк, земля под ногами закачалась. Стэммел продолжал что-то говорить, требовать, но Пакс была уже не в силах выполнить его приказ.
Кто-то подставил ей плечо, чьи-то руки расстегнули крепление щита. Пакс пыталась сопротивляться, но поняла, что не может даже двинуться. Звуки, доносившиеся до ее сознания, были лишены всякого смысла.
Неожиданно кто-то вогнал ей прямо в рану на ноге как минимум раскаленный стилет — так показалось Пакс, взвывшей от боли. Ее сознание чуть прояснилось, и оказалось, что она лежит на земле, а на плечи ей навалился всей тяжестью кто-то из старших солдат. Пот с его напряженного лица капал ей прямо в глаза. Увидев, что девушка в сознании, солдат буркнул:
— Извини уж. Дело такое, нужно потерпеть.
При этом его хватка ничуть не ослабла. Кто-то другой не менее сильно навалился и держал ее за ноги. Над раной склонился врач в черном одеянии. Откуда-то возникла рука с кружкой воды; прохладная влага смочила пересохшие губы Паксенаррион. Раздался голос врача:
— Еще разок. Держите крепче.
Прежде чем Пакс сообразила, к чему относятся эти слова, острая жалящая боль вновь пронзила ее рану, а затем растеклась по всему телу огненной волной. Закричав, Пакс забилась в руках державших ее санитаров. На несколько мгновений она вновь потеряла сознание, а когда очнулась — нога продолжала болеть, но, как казалось, где-то в стороне, на расстоянии длины копья от тела. Солдат отпустил ее плечи; врач уже уходил к следующему пациенту.
— Ну вот и все, — послышался чей-то голос. — Теперь будет легче.
Пакс захотелось узнать, кто это говорит, но повернуть голову было выше ее сил.
— Выпей вот это, — продолжал голос. — Вино с травами облегчит боль.
Сильные, но аккуратно действующие руки приподняли голову и плечи Пакс и поднесли к ее рту бурдюк. Терпкая густая жидкость хлынула ей в горло. Паксенаррион закашлялась, но сделала несколько глотков. Почти сразу же боль ослабла, отдалилась. Пакс успела разглядеть золотую печать, свисавшую со вскрытой горловины бурдюка. Но тут темно-серая пелена опустилась на ее глаза, мир расплылся в полумраке и тишине.
Пакс очнулась в темноте под стоны, звучавшие со всех сторон. Где-то слева от нее мерцал золотисто-желтый огонек. Он покачивался и медленно приближался к ней. Приложив немалые усилия, Пакс сумела сформулировать свою догадку в конкретное умозаключение: свет шел от масляной лампы, с которой кто-то обходил большой шатер с ранеными. Пошарив у себя на поясе, Паксенаррион не обнаружила кинжала. В истерзанном болью мозгу заметались страшные догадки: неужели она в плену, что с ней теперь будет?
Лампа приблизилась к топчану, на котором лежала Пакс. Чей-то голос, показавшийся ей знакомым, произнес:
— М-да, похоже, тут у нас еще и лихорадка.
Паксенаррион пыталась разглядеть того, кто скрывался в темноте за слепящим светом лампы. Оказалось, что говоривший был не один. Вторая неясная тень чуть наклонилась к Пакс и спросила:
— Как ты?
Некоторое время Пакс беззвучно ворочала сухим языком в пересохшем рту, прежде чем сумела ответить:
— Я… хорошо.
— Жар есть? — спросил второй голос.
В этот момент Пакс осознала, что ей холодно, что она промерзла до костей, что ее бьет ледяной озноб. Вместо ответа в воздухе раздалось стучание зубов друг о друга. Чья-то рука легла ей на лоб.
— Да, лихорадит немного, — послышался первый голос. — Налей-ка ей двойную дозу. Не забывайте, ей нужно много пить. Присматривайте за ней, не давайте организму обезвоживаться.
Кто-то приподнял Пакс за плечи и поднес кружку с каким-то отваром к ее губам.
— Давай пей все залпом, — подбодрил ее голос из темноты.
Стуча зубами о край кружки, Пакс наполовину осушила ее и лишь затем ощутила омерзительный вкус.
— Допивай, допивай, — послышался требовательный голос, когда горло Пакс сжалось в непроизвольной судороге.
Наконец кружка опустела; сразу же после отвара кто-то плеснул в рот Паксенаррион пару глотков дурманящего вина. Затем ее вновь уложили на тюфяк.
— Спи, солдат, — сказал первый голос.
Чья-то рука пожала плечо Пакс, и три неясные тени отделились от ее топчана вместе с золотистым огоньком лампы.
В следующий раз Паксенаррион проснулась оттого, что кто-то аккуратно стягивал с нее пропотевшую насквозь одежду. Пакс попыталась протестовать, но тихий женский голос остановил ее:
— Это лихорадка выходит из тебя вместе с потом. Не мешай мне.
Уверенными движениями женщина растерла ее толстым полотенцем и одела в льняную белую рубаху.
— Чтобы тебя не знобило, нужно все время быть в сухом, — сказала женщина.
Теплое одеяло укрыло Пакс до подбородка, открытая фляжка оказалась перед ее губами.
— Давай выпей это.
Сделав несколько глотков, Паксенаррион уснула прежде, чем ее голова опустилась на солому тюфяка.
Разбудил ее голос Стэммела и его рука, коснувшаяся ее плеча:
— Давай просыпайся. Хватит спать, Пакс.
Открыв глаза, Паксенаррион увидела, что лежит под раскидистой кроной дерева, уже покрытого молодой листвой, сквозь которую ярко светит солнце. Сержант Стэммел наклонился над ее тюфяком. Он протянул Пакс кружку с водой и помог ей поднять голову, чтобы попить. Пакс, с трудом ворочая непослушным языком, сказала:
— Я… я забыла все комбинации…
Стэммел усмехнулся:
— Именно это я и собирался тебе сообщить, правда — несколько позже. Пойми ты, бой — не то место, где стоит выпендриваться! Не зря же мы вас всему учили!
— Я виновата… — начала Пакс.
— Ладно, хватит об этом. Просто придется еще и еще заниматься. До тех пор, пока правильные удары не будут получаться у тебя автоматически, независимо от того, помнишь ты их или нет. Я вовсе не хочу потерять отличного солдата…
— Что?!
— Что-что! Разумеется, можно было это заслужить и с меньшими потерями для твоего здоровья, но даже при такой идиотской забывчивости тебя едва ли можно называть новобранцем после этого боя. Так вот, солдат, если уж ты позабывала все до такой степени, что позволила противнику почти убить себя, то зачем, скажи мне, продолжать драться с почти смертельной раной?
