Евсей долго стоял, застыв на месте ледяным изваянием, не в силах ни шевельнуться, ни отвести взгляда от удалявшейся фигуры брата. Лишь когда она исчезла, затерялась где-то впереди среди дозорных, он, сглотнув подкативший к горлу, не позволяя дышать, комок, повел плечами, сбрасывая полотно оцепенения.
— Досталось? — спросил, поравнявшись с ним, Лис.
— Ты слышал… — тяжело вздохнув, караванщик качнул головой.
— И поделом.
— Что? — он вскинулся, словно очнувшись ото сна, с удивлением глядя на друга, который, спокойный и безразличный, не спешил с объяснениями своих слов. — Вот уж никак не ожидал услышать от тебя такого! Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь за него, за малышку, стараюсь помочь…
— Я вижу одно — ты постоянно лезешь к нему в душу, — Лис никогда особенно не заботился о выборе слов, говоря лишь то, что думал. Его голос звучал холодно и резко, показывая собеседнику, что он убежден в правильности своего мнения и не собирается идти ни на какие компромиссы, даже несмотря на риск обидеть. — Оставь его в покое, дай самому во всем разобраться.
— А Мати?
— Она его дочь. Он любит ее всей душой, заботится, отдает все тепло души, стараясь восполнить отсутствие материнской ласки…
— И при этом неосознанно обижает!
— Ты сам говоришь — неосознанно. Все мы несовершенны. Или ты думаешь, моим сыновьям не достается от меня? Уж не знаю, сколько раз на день я повышаю на них голос, наказываю, а порой и шлепаю. Иначе нельзя. И, поверь мне, дети от этого любят меня не меньше, а даже, возможно, больше, принимая всплески за своеобразное проявление внимания и заботы, — на миг он замолчал, словно переводя дыхание, а потом, уже мягче, добавил: — Ты ведь знаешь: Атен всего себя отдает каравану. На нем лежит огромная ответственность и перед богами, и перед людьми, и она выматывает куда больше, чем самая тяжелая работа, держит в постоянном напряжении… А тут еще беспокойство о Мати. Он боится, что не сможет один воспитать ее, старается сделать все наилучшим образом и, разумеется, порой ошибается, перебарщивая. Возможно, ему стало бы полегче, возьми он вторую жену…
Евсей качнул головой. Он сам не раз думал об этом, какое-то время даже пробовал помочь брату найти новую спутницу жизни, но быстро понял всю тщетность своих попыток, неизменно натыкавшихся на пустоту.
— Атен однолюб, — проговорил он, — для него просто не существует другой женщины, кроме Власты…
— Что ж, раз так… — Лис решил, что эта тема исчерпана и заговорил о другом. — Ты лучше расскажи, каково это идти по магическому мосту.
— С чего ты взял, что я…
— Никто, даже наделенный даром, не смог бы в одиночку управлять караваном. Нужны хотя бы двое — один в первой повозке и один в последней. О переходе знали только трое — ты, Атен и Шамаш. И я более чем уверен, что в случае, когда на первое место ставится вера, Хранитель скорее выбрал бы в помощники эмоционального служителя, чем рационального хозяина каравана.
— Откуда ты вообще знаешь о том, что Шамаш провел караван по магическому мосту? Конечно, Атен вряд ли смог утаить это от дочери, но он бы просто не успел рассказывать всем, а…
— Ты же молчал как торговец, у которого разбойники пытались выведать секреты каравана. Что удивляться, когда все мы — заговорщики… Во всяком случае, были ими когда-то. А ведь прошлое не забывается… Вот только маг совсем иной.
— Это он рассказал? — в глазах Евсея вспыхнуло удивление. "Конечно, — думал он, — теперь, когда все позади, нет никакого смысла скрывать правду. Но зачем было говорить? Да, Хранитель бы сделал именно так, чтобы поселить в сердца людей побольше веры, почитания и благодарности. Однако Шамаш всегда казался другим…" — Я не думал, что он… — пробормотал караванщик.
— Кое-кто из дозорных, проснувшихся еще до зари, заметил, что небесный рисунок изменился, — прервал его размышления Лис.
— Да? Я не обратил внимание… Но, в любом случае, мы не могли за одну ночь уйти так далеко, что…
— Верно, — хмыкнул тот. — Поэтому их это и удивило. Ведь, если судить по звездам, караван преодолел расстояние, равное месяцу дороги.
— Это невозможно! Мы просто… — он умолк, так и не договорив того, что собирался сказать. Пристально глядя на друга, он ждал, что тот, несомненно, осведомленный обо всем куда лучше, поделится своими знаниями.
— Если бы ты так не увлекся проблемами Атена, то давно бы обо всем узнал.
— Хватит колкостей! Рассказывай скорее!
— Ты ведешь себя как любопытный ребенок. Может быть, потому и решил не заводить собственную семью, что…
— Лис!
— Ладно, ладно, успокойся. Слушай. Дозорные не могли оставить свое открытие без внимания. Они стали выяснять, что же произошло. А кто объяснит чудо лучше мага?
— И что, они вот так просто взяли и спросили Шамаша?
— Евсей, есть вещи, которые необходимо знать для безопасности каравана. Мы ведь не в городе, а посреди снежной пустыни. Здесь те, от кого зависит жизнь и покой других, должны иметь большие прав, чем…
— Что уж теперь. Что сделано, то сделано… — он вздохнул. — Однако если так пойдет и дальше, нам придется либо вообще отказаться от законов, которые все стараются обойти стороной, либо назначить стражей, дабы они следили за выполнением обычаев… — но это все потом. А сейчас… — И что же Шамаш? Он объяснил, что произошло?
— Да. Рассказал обо всем, о трещине длинной в несколько недель, магическом мосту, о том, что вынужден был, дабы полотно колдовства не нарушилось, напоровшись на недоверие, усыпить всех караванщиков, даже собирался извиняться за то, что прибег к дару, не спросив разрешения… Да все и так были готовы пасть ему в ноги, а тут… М-да, надо признаться, эта его манера… Она подчиняет много сильнее всех приказов Хранителей и мечей стражей…
— Я видел мост… — тихо произнес Евсей. — Вернее… Не знаю, как объяснить, как описать это чувство… Я сидел возницей последней повозки и видел, как они медленно, одна за другой, поднимались в воздух, который словно загустел, оставаясь прозрачным и, все же, становясь каким-то тягучим, словно карамель… На миг у меня перехватило дыхание, как у маленького ребенка, которого отец подкинул высоко вверх… Это чувство было столь же кратким, как в тот полет: я едва успел прийти в себя, осознать, что произошло, как обнаружил, что караван вновь скользит по снегам пустыни… Один краткий миг…
— Шамаш сказал, что создал самый малый мост, и, все равно, между двумя его сторонами легли многие дни дороги… Евсей… Мы не могли никак отблагодарить его, разве что сказать «спасибо»… Только теперь я по-настоящему понял, ощутил то, что чувствует Атен. Это невыносимо тяжело — не иметь возможности отплатить за спасение чем-то равноценным. Конечно, Шамаш и не ждет от нас никакой благодарности, делая все совершенно бескорыстно… Но от этого почему-то не легче…
