Толкнув дверь, путники вошли.
- Закрывай, тепло выходит! - крикнул чей-то пьяный голос.
Внутри было темно, мглу едва разгоняла одинокая лучина, но уютно и тепло. Воздух казался вязким и густым от запахов подгоревшей снеди, пива, пота и дыма. Гудели нетрезвые голоса, гремел барабан, и его звуки вплетались в переливы флейты. В центре зала был небольшой, освещенный четырьмя такими же плошками помост, на котором кружилась и изгибалась босоногая танцовщица. Казалось, ее совсем не трогали десяток сальных мужских взглядов, скабрезные выкрики пьяных, тем более собственный костюм - более чем короткая блузка, прикрывавшая, по сути, только грудь, да и ту частично обнажал глубокий вырез. Распущенные, как у блудницы, волосы особенно потрясли Ирмину.
- И ей...
- Да плевать ей, - отмахнулся Нэтак. - Когда тебя каждый день имеет кто ни попадя, на взгляды плевать.
- А она...
- Рабыня, - усмехнулся отец. - Попробовала бы она не послушаться своего хозяина - враз бы плеткой получила... И ты бы на ее месте враз отвыкла закрываться.
Ирмина покраснела, поплотнее надвинула плащ, тем более, что несколько липких, бесстыжих взглядов переключились на нее. Наверное, только сейчас дочь мельника задумалась, что окружающий мир полон опасностей. И они не исчерпываются трясинами, зверьми и даже далеким и загадочным Тьерри, о котором малышне рассказывала Фольвед.
- Пойдем отсюда, может, кто примет, - попросила она.
- А чем платить будем? - перебил Нэтак. - А с трактирщиком мы давние друзья, договорюсь.
Трактирщик появился совсем скоро - видно, они и правда хорошо знали друг друга. Может, отец ходил сюда не первый раз, и торговал в тайне от Фольвед, подвергая опасности всю болотную деревушку? Но зачем тогда потащил ее, она ведь может проболтаться... Да что там, и скажет, как только вернется.
Стоп. КАК ТОЛЬКО ВЕРНЕТСЯ. А кто сказал, что вернется? Может, отец замыслил что-то такое, и никак нельзя оставить дома свидетельницу? И теперь ее...
- Мир твоему дому, Вартас-катэ, - поприветствовал трактирщика Нэтак. Радостный голос отца, в котором только битый жизнью, подозревающий всех циник услышал бы фальшь, вывел ее из задумчивости, и спугнул почти оформившуюся мысль. - У меня есть товар, отойдем, поговорим. Посиди здесь, - велел Нэтак дочери. - Я сейчас вернусь, только договорюсь про ужин и торговлю - и приду.
- А чем торговать-то будете? - непонимающе спросила Ирмина.
- Тебе знать не положено, еще разболтаешь. Сиди, сторожи место!
Шушукались старики недолго. Трактирщик поманил пальцем крутобедрую служанку, а когда она подошла, потребовал:
- Ему пиво, колбаски и свежую лепешку. Ей - пирог с капустой, щи и наш особый морс для красавиц.
Вартас плутовато подмигнул Нэтаку, служанка бросилась исполнять.
- Поедим, поспим, а там и дальше поедем, - пояснил Нэтак. Подозрения ожили с новой силой. Но тут все были такими приветливыми - не хотелось верить, что отец что-то замышляет против нее...
Еду принесли быстро, только учуяв аромат свежей, только-только из печи, лепешки, голодная Ирмина сглотнула слюну. После долгой дороги, сырости, голода и холода еда показалась неимоверно вкусной, разве что щи оказались слишком острыми, и пришлось выпить весь морс. Музыка звучала все громче, голова шла кругом, и в то же время неудержимо хотелось спать. Ирмина пыталась сосредоточиться на танцовщице, на пьяном, заросшей бородой лице посетителя, на том, что говорит отец.
- Сейчас, уважаемый, она заснет, тогда деньги и отдадите, - произнес отец. - Я никогда не обманываю покупателей... в главном.
- Я знаю, потому тебя еще не отравили. Что ж, передавай привет барону Тьерри. И молись за упокой твоей Фольвед.
"Фольвед... Тьерри, - вяло ползали в голове мысли. Думать отравленные мозги отказывались напрочь, но сквозь подступающее забытье прорвалась ослепительная, как молния в ночи, мысль. Вмиг она поняла и цель путешествия Нэтака, и собственную роль в этом путешествии. - Предательство!" Надо было вскочить, бежать к двери, отталкивая подлецов, затеряться в переулочках, а когда рассветет, выбраться в лес и идти назад. Она должна успеть...
...Но глаза закрывались сами собой, руки бессильно распластались по столу, и сопротивляться необоримой дреме не было сил. Не доев пирог, Ирмина заснула.
Убедившись, что она не притворяется, Нэтак сделал знак трактирщику.
- Готова! Тащим! Веревки не забудь, и постарайся сбыть поскорее и подальше! Поутру я ухожу, и деньги должны быть до рассвета!
- Что ты тут раскомандовался? Мой трактир!
- Моя дочь, - отозвался Нэтак. - Хоть и на нее глаз отребье положило.
- Так она еще девочка? - радостно присвистнул Вартас. - Сотню точно дадут, особенно если с родителями проблем не будет. Молода только, было бы лет пятнадцать...
- Зато посмотри, - распустил шнуровку блузки Нэтак. - Все при ней. А чего нет, вырастет. Это лучше, чем твои тридцатилетние старые девы, на которых взглянешь - вздрогнешь.
- Ладно, восемьдесят золотых. "арангуров".
- По рукам.
Вартас, низенький, какой-то скользкий тип неопределенного возраста в окружении двух громил с ножами и кистенями, со вздохом отсчитал восемьдесят "арангуров". Потом громилы подхватили бесчувственную девушку, отнесли в повозку, и затемно тронулись на юг, прочь из города. На невольничьем рынке в Старом Энгольде ушлые трактирщики наверняка дадут немало: ведь смазливых невольниц много, а девственниц среди них... Нэтак пересчитал золото еще раз, проверил каждую монету на зуб и, удовлетворившись, сам отправился к воротам. Теперь денег до Гремящего ручья хватит, а вернувшись с рыцарями, он заберет все оставленное в деревне, и еще прихватит чужого. Ну, а Ирмине, всю жизнь прожившей в деревне, пора повидать мир... и "гостей", конечно.
Теперь дыхание зимы чувствовалось на каждом шагу. Ночами ледяные дожди превращались в мокрый снег, к утру он таял, и вся деревня беглецов тонула в ледяной грязи. Сквозь неплотно прикрытые двери и ставни сочился сырой холод, в эти дни он стал привычен, как дождь и ветер.
Фольвед спала, устало подложив кулак под подушку. Как ни помогали ей Эвинна, Аргард и младшенькая, Амти, а все равно без мужа тяжело. Выйти же замуж повторно так и не решилась - слишком врезался в память день, когда увидела меч Эгинара в руках Тьерри.
А вот Эвинне было не до сна. Как ни устала она за день, хлопоча по хозяйству, смутная, почти неосознанная тревога не давала ей заснуть. Так собака чувствует приближающийся пожар - или крысы, когда бегут с корабля. Жизнь в вечном страхе быть раскрытыми, подвергнуться расправе алков приучила их к чуткости и осторожности.
