– Молодой человек, вас можно пригласить? Мне не хотелось говорить и я только отрицательно покачал головой, она тут же исчезла –растворилась в людском море. Я шел и все больше тяготясь свои присутствием Ибо понял – я был здесь совершенно чужим. Отец был тогда не прав – он не был мне должен ничего. Замок «Если…» был и моим… Война продолжалась. Я закричал – и превратился в птицу. Взмахнул крылами и начал свой подъем в темноту неба. Я кружил карабкаясь все выше и выше, слыша как в агонии брошенных инструментов умирает музыка. На секунду я посмотрел вниз, те, среди которых я был минуту назад, оставили танцы и смотрели в небо. Кто с тоской, кто с удивлением, но все больше – с испугом. Я, кажется, все-таки испортил им праздник.
А на утро выпал снег. Когда я проснулся, он уже лежал на земле тонким белым покрывалом. Первый снег – снег осени. Снег был слишком ранним и слабым, чтобы прожить хоть до полудня, но он говорил мне, что зима уже дышит мне в спину. Время, когда снег хранит следы, а жизнь без огня невозможно. Мне пора было собираться в дорогу. Туда, где свои следы можно спрятать в следах других, где огонь никто не считает и не прячет. Для начала я нарубил дров. Тот, кто жил здесь до меня, оставил запас, который не дал мне замерзнуть в первую ночь моего бегства. Не знаю, кем он был
– но мне он нравился. Я ни разу его не видел, но мне казалось, что мы с ним похожи. И мне не хотелось, чтобы тот, кто придет за мной, умер от холода. Последними ударами я вырубил себе посох достаточно тяжелый и длинный. Топор и лом я подбросил назад – было слишком рано, что спали даже собаки. Я прикрыл дверь и сделал шаг – мое возвращение началось.
К тому времени я понял, что просто сбежать – этого мало. Всякий побег стоит малого, если ты не знаешь, куда бежать. Когда я рухнул с неба в чистом поле, я знал где нахожусь с точностью до двадцати миль. Поверьте мне – это не так уж плохо для двухсотмильного расстояния. Я не заблудился во времени – у меня не было календарей, но луна была в кресченте, листья начинали желтеть. Точней мне знать дату и не надо было. Все было гораздо сложней – я заблудился среди людей. Мне некуда было вернуться. Второй регийской хоругви больше не существовало, Тебро наверняка лежал в руинах, все остальное было еще дальше. И родина предала меня – родины у меня больше не было. Я серьезно думал отправится в горы, вслед за отцом. Я знал и верил – живой или мертвый он там. Ибо если бы он вернулся – это бы перевернуло бы ход жизни этого мира. Но я обещал его не искать – это первое. Второе и главное – я не успевал к тем проклятым перевалам. Они закрывались и открывались через пять месяцев – уйма времени, тем более для человека, который не знает куда это время деть. Я знал: мне надо учиться, но не знал – чему и у кого. Иногда дождливыми осенними вечерами я перебирал в уме тех людей, от которых я бы хотел получить совет, научиться. Список был не очень большим и почти все они были уже мертвы, про остальных я давно ничего не слышал и не знал, где они и в добром ли здравии. Иногда мне вспоминался генерал Рейтер – уж он-то конечно мог мне про многое рассказать. Но он ушел лет пятнадцать назад. Просто пропал в один день. Выиграв очередную битву, генерал ушел к себе в палатку отдыхать, а когда утром пришли будить, его уже не было. И мне подумалось – а ведь действительно: никто не видел генерала мертвым, стало быть ничто не мешает ему быть живым. Мне оставалось только найти его – сделать то, что никому не удавалось полтора десятилетия до меня. Всего лишь на всего…
Шум ветра в зимнем лесу невозможно спутать ни с чем иным. Ветер завывает в вершинах будто поет поминальную песню о мире погребенном под слоем снега, а стук голых замороженных веток в вышине звучит как шум далекой сечи. Весь зимний воздух пронизан тем непонятным свистом, которому нет названия, и, тем не менее, мир кажется чистым и обновленным. Но по опыту мы знаем – сойдет снег и обнажит грязь, тела павших в борьбе с осенью и холодами и откроет все грехи мира. Когда за своей спиной я услышал шум подводы, я сперва собирался сойти с дороги и спрятаться в лесу, но передумал. Скрип колес совсем не напоминал грохот армейской фуры и я решил, что крестьян мне боятся нечего. Это действительно была подвода, но правивший ею человек был одет в небрежно перешитый пехотный мундир. Я думал, что он проедет мимо, но он остановил лошадь рядом со мной.
– Далеко собрался? Может подвезти? Я улыбнулся и кивнул – моя дорога была неблизкой. Я забросил сумку с посохом на телегу и сел рядом с возницей.
– Издалека? – спросил он. Я пожал плечами:
– Это как посмотреть.
– Солдат?…
– Было дело… Возница оценивающе посмотрел на меня:
– Оружие, я вижу, не носишь…
– Не ношу, – ответил я, впрочем кивнув на посох.
– А зря. Времена нынче смутные…
– А сам не боишься ездить?
– Семью кормить надо. Да и что с меня взять? У меня сейчас два ящика под холодный груз. Чуть потом я понял, что он говорит про гробы. Конечно он врал – меня он подобрал не только из жалости: вдвоем ехать спокойней. А убить его могли, например из-за лошади. Я валялся на гробах, вслушиваясь в стон зимнего леса. Возница рассуждал о непутевости своего зятя, я его не слушал, впрочем иногда соглашаясь из приличия с его словами. Но вдруг что-то вплелось с шум замерзающего леса: зашумела взлетающая птица, что-то заскрипело впереди и справа. Я рывком поднялся и сел рядом с возницей
– Поворачивай лошадей. – прошептал я.
– Чего?
– Лошадей, говорю, поворачивай. – сказал я громче.
– А зачем? Впереди нас на дорогу рухнуло дерево.
– Уже поздно… На дороге появились три фигуры. Их намерения и профессия не вызывала никакого сомнения…
– Все-таки попались… – прошептал возница, – не проскочили… Все остальное произошло быстро: возница выдернул из-под ящиков самострел и всадил ближнему разбойнику бельт.. Жутко закричав, остальные двое бросились на нас, а мой спутник хрипел, пытаясь перезарядить свое оружие. Я прошептал заклинание – первое, что пришло на ум. В клубах дыма за их спинами появился рычащий медведь. Это была лишь иллюзия и продержалась она только несколько секунд. Но этого было вполне достаточно. Я схватил посох, пробежался по телеге и прыгнул на бандитов. Один ударил саблей сверху. Я закрылся посохом и когда лезвие вошло в дерево где-то на треть, повернул его. Саблю вырвало из рук нападавшего, а довернув посох чуть вперед я смазал ему по скуле. Вырвав саблю, я отбросил посох. Было приятно чувствовать в руках оружие и я закрутил мельницу. Скорей не для устрашения, а для разогрева мускул. Последний бандит смотрел на меня с испугом и удивлением. И когда до него оставалось шагов семь, сделал саму большую глупость в своей жизни. Самую большую и самую последнюю – он не убежал. Если бы он рванул в лес, я бы не стал его преследовать, но он закричал и бросился на меня. Сердце, разбереженное боем, не успело сделать пяти ударов, как с ним было покончено. Тот, кому я отвесил посохом, корчился на дороге, но я успокоил и его.
