"Пусть небо седое пока еще прячет свой бархатный край, Но там, где кончается асфальт Начинается Рай". Рай, как конкретное место на глобусе, интересовал Лешего весьма гипотетически, так же как и идея всеобщего, непрекращающегося блаженства.
Смутное чувство подсказывало, что не все было так гладко и красиво и там, в Эдеме. А сейчас ему было и вовсе не до Рая, Леший просто хотел попасть назад, в город и по возможности — живым. Он машинально сунул руку в карман — диктофон был на месте. В прошлый раз он вернулся довольно легко: есть захотелось, и ТРАССА выпустила его рядом с забегаловкой «Гном» на городском «Бродвее». Сейчас у него был стимул более серьезный, значит проблем с «выходом» не ожидалось.
Сзади послышался знакомый звук. Он нарастал, становился отчетливее. Леший обернулся…
Три черных фигуры на мотоциклах вынырнули из ниоткуда. Ударили в глаза слепящие фары и Леший отчетливо увидел черные перчатки на хромированных «рогах». За «всадниками» висело звездное небо — незнакомое и не забытое. Три рокера летели сломя голову прямо на Лешего. Страх летел впереди. Он повернулся и побежал. Шум усиливался, накатывал как волна, грозя накрыть и скинуть на обочину. Леший бежал. Два широких белых луча поймали его, как прожекторы на стратегических объектах самолет-разведчик, и вцепились мертвой хваткой. Третий летел впереди Лешего, параллельно ТРАССЕ.
Он бежал. Ужас добавил ему сил, но отнял разум. Взвизгнули тормоза.
Леший шарахнулся на обочину и треск автоматной очереди ударил ему в спину.
Солнце медленно и величаво садилось за горизонт.
ГЛАВА 3
Неширокая река с тихим шумом прокладывала себе путь меж высоких деревьев и длинных ароматных трав. На желтом песке — подобии небольшого пляжа, стоял грубовато сделанный шалаш. Рядом сидела молодая грустная женщина. Смуглая, темноволосая, темноглазая. "Твои пленительные очи светлее дня, чернее ночи". Он долго глядел на ее руки, без сил лежащие на коленях.
Она была доброй и любящей, и он не хотел, чтобы она грустила. Он подошел к женщине, опустился рядом на теплый песок, скрипнувший под ногами, обнял ее, прижал к себе и поцеловал в висок. Но она молча высвободилась и отстранилась.
Он знал причину ее печали — она ревновала. И имела для этого все основания.
Сегодня ночью, в забытьи, он назвал ее другим именем. Ненавистным ей… и дорогим для него. Мимо проходили годы. Складываясь в столетия, а он никак не мог забыть утро мира, рассвет, встреченный им на берегу этой прозрачной реки и лицо женщины. Другое лицо. Одухотворенное, дерзкое… Серо-рыжие глаза, в которых навек отразилось нездешнее пламя. Они любили друг друга, но ей пришлось уйти. Та, что грустила на берегу, ни в чем не была виновата, он знал это и тщетно искал в душе хотя бы столько тепла, чтобы не злиться.
… Он узнал эту реку. Он узнал бы ее из тысячи других. Века прошли, но ничего не изменилось здесь. Он устал. Легкий плащ давил на плечи так, словно был вытесан из камня и он сбросил плащ. Башмаки натерли ноги, измученные долгой дорогой, и он сбросил их с ног в густую траву, даже не взглянув, куда они упали. Пот заливал глаза, но даже сквозь закрытые веки он разглядел бы высокую каменную стену и огромные железные ворота, горевшие в солнечном свете, как серебро. Он добрел до них ощупью и ударил тяжелым кулаком. Раздался громкий, гулкий звон, словно ударили в старое оцинкованное корыто.
Почти немедленно возник паренек в греческой хламиде с геометрическим орнаментом по подолу, веревочных сандалиях и кожаном хайратнике на буйных русых лохмах. На поясе позванивала связка ключей. Смотрел паренек неласково.
— И сколько ты еще будешь здесь бродить, — в недоумении проговорил он, — не лень тебе?
Открой двери, именем Зевса тебе приказываю! — хрипло рявкнул путник, испытывая страстное желание придушить паренька, и тут же под воротами закопать. Но вначале отобрать ключи. Страж поморщился, прочитав желание путника в его сузившихся глазах, засунул больший пальцы за веревку, которой был опоясан. Склонил голову на бок.
— Подумать только! Сам громовержец… Стоило дарить ему разрядник, чтобы он покровительствовал всяким беглым алиментщикам. И чем ты его очаровал, спрашивается?
Открой ворота! — рычащие нотки сорвались на умоляющие, путник поймал руку паренька, сжал ее до хруста, — Отпусти! Выпусти меня!
Страж улыбнулся строго, с долей сочувствия:
Нельзя, — тихо сказал он, — сам ведь знаешь, что нельзя. "Что бог соединил человек да не разлучит".
— Я люблю ее! Ты можешь это понять?!
Путник схватил паренька за плечи и встряхнул так, что у того щелкнули зубы и зазвенели ключи на поясе.
— Ты жизнью рискуешь, парень…
Капля сочувствия в темных глазах растаяла без следа.
— Уходи, — одним движением страж высвободился из могучих рук и отступил к воротам, — Уходи и не возвращайся. Я не пущу тебя. Он сделал еще один шаг назад. Тонкая фигура слилась с тенью от высоких ворот и исчезла. Путник рванулся за ним и ударился о железные ворота всем телом. Громовым раскатом ответило ему небо и красная стрела, свиснув у самого уха, ударила в землю. Трава задымилась. Он поднял голову — в голубой бесконечности не было ни облачка. Солнце горело как круглый начищенный щит. Небо не хотело прощать. А он и не думал сдаваться. Классическая революционная ситуация: "верхи не могут, а низы не хотят"
— Я всего лишь хочу быть рядом с любимой женщиной. Что в этом плохого? — спросил он злясь и страдая. Никто не ответил. В сердце вошла игла, стало трудно дышать, и он прикрыл глаза, стараясь убежать от этой боли в темноту без звезд и мыслей. И ему это вполне удалось…
Леший попытался открыть глаза. Веки были тяжелыми — он представил себя гоголевским Вием, внутренне усмехнулся. Блаженный покой и усталость — единственное, что он чувствовал в этот момент. И еще — необоримую лень. Звуки раздражали, казались излишне громкими и грубыми, будили. А просыпаться ему не хотелось. И он рухнул назад, в сон…
— Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете?
На этот раз веки разлепились неожиданно легко, по глазам ударил свет и
Леший вздрогнул — вспышка напомнила ему Порог, ТРАССУ и автоматы Черных Фронтиров. Он попытался встать.
Лежите, лежите. Вам нельзя двигаться, — торопливо произнес тот же голос и Леший разглядел над собой огромную белую глыбу.
— Ты кто? — испуганно спросил он.
Глыба хмыкнула:
— Вообще-то, врач…
— Врач?!
Леший окончательно пришел в себя, стряхивая морок. Над белой глыбой торчала круглая белая шапочка, напоминающая цилиндр, на который кто-то неосторожно сел. А между ними маячило озабоченное лицо.
