Ознакомительная версия.
– Амир – имя? – Уточнила она.
– Имя, правильно. Я покажу тебе его. Смотри.
Теперь уже обе руки незнакомца лежали на ее плечах. И вместе они смотрели на длинную цепь усталых верблюдов и всадника, летящего по обочине дороги, внимательно оглядывая их. Мира улыбнулась недоверчиво: и правда, совершенно не такой, как селяне. Уверенный, ладный, строгий и внимательный, этот бы больного коня или верблюда не повел к живодеру просто так, да и люди его не боятся, а уважают.
– Он подъедет сюда, – продолжил с прежней неколебимой уверенностью собеседник. – Ты дождись и скажи, что желаешь уйти с его караваном, что умеешь лечить скот и даже людей. И что дома тебя не ждут. Поняла?
– Да кто возьмет в дорогу невесть кого, из чужого рода, без этой… рекомендации? – Вспомнила Мира сложное слово, не раз произносимое в трактире купцами, – Так не бывает!
– Не спорь со мной, глупый ребенок! – Рассмеялся странный советчик. – А то снова свое счастье упустишь. Удача вообще не любит лишних сомнений. Мне пора. И не переживай, всё станет хорошо. Я буду за вами приглядывать, когда смогу.
Странным образом она не помнила, как Он встал и ушел – ни шагов, ни движения воздуха, ни пыли с сухой утоптанной дорожки. И потому позже стала считать, что видела Его во сне.
Дабби и правда подъехал сам. Выслушал внимательно и не перебивая, хоть и с немалой долей удивления, ее решительную просьбу. Задумался ненадолго, потом уверенно бросил девочке повод своего скакуна.
– Мой Лахниз непонятно отчего стер спину, что никуда не годится. Собственно, это единственная причина нашей остановки здесь. Посмотри, что можно сделать. Мой помощник, дабби–ош, будет рядом, он принесет запрошенные травы и мази, расседлает, подставит пенек, чтоб ты дотянулась, и вообще – сделает, что велишь. Потом поговорим, когда я выслушаю его отчет и гляну снова на спину коня.
Мира кивнула удивленно. Снова улыбнулась. Она уже знала, что Тот странный знакомый был прав – дабби только прикидывается строгим и несговорчивым, а на деле он очень добрый и – вот чудо! – наверняка возьмет ее в караван. Сейчас сразу пойдет и будет спрашивать: чья она, не против ли родители. У трактирщика – вон, дядька Смур уже ждет с лучшим пивом и караваем, трясется весь от радости. Богатые гости, редкие. Спину перед дабби согнул, аж хруст слышен, заговорил с незнакомой мягкой лестью в голосе, текучем, как мёд, и вязком, как болотная жижа.
Дабби прошел мимо, в распахнутую дверь, к столу для дорогих гостей, коротко бросил, не поворачивая головы, несколько распоряжений – накормить скот, обеспечить водой и запасами людей, список нужного у его помощника. Голос Амира был холоден и почти брезглив. Он не любил «болотную жижу» и умел ее различать за медовым звучанием. И глупую лесть жадных трактирщиков, не нашедших в хозяйстве чёрствой корки для слепого ребенка, тем более не терпел.
Вечером дабби вызвал ее к себе.
– Я беру тебя, – серьезно сообщил он. – Детям в караване не место, но думаю, хуже, чем здесь, тебе не станет в самом трудном пути. Пока мы двигаемся на север, кладу в оплату одну серебрушку в месяц. То есть ты будешь считаться моим глупым и бестолковым ребенком, которому оплачивают мелкие прихоти вроде орехов в меду, к тому же тебе будут прощать многое. Стану приглядываться и думать, велика ли с тебя польза. Доберемся на большой торг к северным вендам, там и решу. Если не научишься быть на своем месте нужной и дело знать – оставлю на западе, в землях карнисцев, где живет моя семья. И спорить ты не посмеешь! Всё поняла?
– Да, дабби, – пискнула она, все еще не веря своим ушам.
– Иди с Шогром, дабби–ош тебе выдаст одежду, покажет место в караване и шатер для сна. При кухне вымойся, там уже всё готово. Утром займешься делом, у меня двум верблюдам неможется, глянешь их, – строго велел Амир.
И жизнь пошла совсем иначе, неспешным и неутомимым шагом огромных верблюдов. Счастье прочно утвердилось где–то рядом. А порой Мире казалось, что Его рука по–прежнему лежит на плече.
Это было очень хорошо, но и плохо тоже. Потому что многое перепуталось, стало сосем трудно разбирать, где настоящая явь, а где сон, шепчущий о том, что было и не было. Из–за снов она не могла нормально ориентироваться во времени. И порой – в пространстве. Потому что, уходя туда, не понимала, как долго не ощущает окружающего и насколько далеко продвинулся за это время караван. Она вязала свои узелки, отмечая дорогу, но в спутанных клубках не было места протяженности пути. Время в них размечали приметные и важные события. Встречи, выздоровления больных, праздники. Оттуда, из сна, люди и животные, дороги и дома – всё воспринималось чуть отстраненно и не всегда правильно. Точнее, ее восприятие не совпадало с тем, что видели иные, зрячие. Слишком во многом не совпадало. Они говорили «ясный день», а она нервно ежилась, ощущая скорую бурю. Они ждали бед, глядя на красный диск луны (целая россыпь бессмысленных для нее слов!) а Мира улыбалась, предчувствуя скорое окончание удачного похода и встречу с новой своей обожаемой мамой – Захрой. Ей не верили, ведь жена дабби далеко, живет в городе возле моря! И потом извинялись сконфуженно: должна быть на западе, а вот, и правда, оказалась здесь, рядом, и на север идти не к чему, она уже выбрала для каравана лучшее, чего и на торг не выставляют…
Еще время путалось оттого, что про важное она ясно могла сказать – так будет. Или было уже? Люди испуганно притихали и не решались поправлять: одно уже случилось, а иного сочтут за благо избежать, коли возможно.
Многие слова не имели для нее никакого смысла, как ни старались их объяснить. А порой смысл не достигал сознания. Как–то ее названый отец Амир сказал о хозяйке постоялого двора, где они остановились ненадолго, «интересная», а его собеседник добавил куда более восторженно «редкая красавица». Миратэйя морщила лоб и всматривалась своим внутренним зрением в снующую с подносом напитков хохотушку. Снова и снова – но не находила и малой толики очарования в женщине. Резковатой, постоянно думающей о деньгах и склонной к мелкому обману, неискренней, льстивой, завистливой… Она воспринимала таких, Смурову породу, как старое прокисшее болото. И мягко, и трава выглядит приятной, и ягодник богат – а лучше пройти мимо, подальше от гнилых омутов. Что тут красивого? Не найдя ответа, она дождалась возможности узнать его у названой бабушки Лады. У той, кого считала самой красивой среди встреченных когда–либо за коротенькую жизнь.
Бывшая княжна улыбнулась, погладила тонкие пушистые волосы непривычно серьезной девочки и вздохнула виновато.
– Тая, как тебе с нами иногда трудно! Внешность – это то, чего не видишь ты. Душа – то, что сокрыто для всех остальных. Как еще сказать? Тело – «одежда для души», и мы судим по одежде. Красивая – значит, по сути, богато одетая, с приятной внешностью…
Ознакомительная версия.
