Нож едва задел желудок крестьянина. И когда Тарье осматривал рану, то Сесилия ощутила, как пол под ее ногами закачался. Зачем она только напросилась помогать Тарье? Она сделала это из самых благородных побуждений, но видеть собственными глазами эти ужасы ей не под силу. И это он, мужественный Тарье, держится теперь так спокойно и хладнокровно. Он, кто сидел себе дома в Гростенсхольме и вел беседы с милой Ирьей!
Могла ли Сесилия предполагать в тот момент, что ее порыв сопровождать Тарье к больному впоследствии окажет роковое влияние на жизнь бедной Ирьи и что ее роль милосердного самаритянина возымеет самые неожиданные последствия?
Тарье обратился к ней.
— Вытри кровь, Сесилия!
Он протянул ей вату, которая тотчас выпала из рук девушки. Сесилия подняла кусок ваты с пола. Попыталась, закрыв глаза, стереть кровь. Не получилось.
— Поскорее! — в нетерпении бросил Тарье. Он-то не мог понять, что необходимо хоть немного привыкнуть к зрелищу внутренностей человеческого тела.
Тарье в отчаянии посмотрел на темный потолок, который совершенно не пропускал света через маленькое дымовое отверстие, и безнадежно вздохнул.
— Нет, так дело не пойдет, здесь слишком темно. Придется перенести его в кабинет Тенгеля. У вас есть сани?
— Да, — ответила испуганная жена крестьянина.
— Быстро приготовьте их!
Все поспешили наружу, с облегчением приняв это решение.
Пришел господин Мартиниус, но времени для молитв у него не оставалось. Он помог перенести больного в сани, и лошади тронулись в путь. Один крестьянин правил лошадьми, тогда как Тарье, Сесилия и священник глаз не спускали с пациента. Решили, что жена потерпевшего останется дома, с детьми.
Крестьянка кричала им вслед:
— Вы думаете, он выживет?..
— Мы попытаемся помочь ему, — отвечал Тарье. — Но вряд ли вам удастся завести себе еще детей.
Тарье опасался за жизнь крестьянина, пока они везли его в усадьбу. Дорога была не из легких. Сесилии чудилось, что они едут неимоверно долго. Но вот показалась Линде-аллее.
Тарье поистине боролся за жизнь крестьянина. В кабинете Тенгеля было светлее, все инструменты были под рукой, и Тарье был не новичком в этом деле. Но Сесилия не была привычной к роли медсестры, и она чуть не теряла сознание при виде крови. Господин же Мартиниус старался всеми силами приободрить крестьянина. Ведь речь шла о человеческой жизни. В конце концов пациент потерял сознание, и Тарье стало полегче. Сесилия была поражена умением и сноровкой этого ученика Тенгеля. Тарье оказался очень искусным врачом, благодаря тем разносторонним знаниям, которые он приобрел за время обучения в Тюбингене.
Сесилия постоянно чувствовала рядом с собой присутствие священника, оно не могло не оказывать на нее определенного влияния. Господин Мартиниус был очень приятным человеком, и он так напоминал несчастного Александра… Сесилия считала, что отношения их в высшей степени романтичны и не более того.
Наконец Тарье принялся зашивать рану.
— Благодарю всех вас за помощь, — сказал Тарье. — Я восхищен тобой, Сесилия, ты держалась великолепно. Ты просто рождена для этой работы.
— Ты думаешь? — скептически ответила она.
— Его нельзя пока оставлять одного. За ним следует присмотреть, — продолжал Тарье.
— Ты можешь идти отдохнуть, — отважно произнесла Сесилия, — я же могу остаться с ним некоторое время.
— И я тоже, — добавил священник. — Нельзя оставлять его одного после такой операции.
Сесилия слегка вздрогнула.
— Вот и хорошо, — ответил Тарье. — Вы посидите здесь пару часов?
Оба согласно кивнули в ответ.
Господин Мартиниус выглядел несколько испуганным, когда Тарье оставил их одних. И надо сказать, что Сесилия была смущена не меньше.
В кабинете Тенгеля, в общем-то, не было на чем сидеть. Лишь глубокий диван и скамья, покрытая овчиной. Они сели на диван, просто утонув в нем. Делать нечего, приходилось дежурить около пациента в этот поздний час в Линде-аллее.
Молчание становилось все тягостнее.
— Как же он искусен, этот юный Тарье, — сказал наконец священник.
— О да! — быстро произнесла Сесилия, благодарная ему за то, что он наконец нарушил молчание… — Хотя он еще так молод.
— Как жаль, что он не остался в нашем приходе. Когда вы оба уедете отсюда, здесь станет совсем пусто.
— Ну, что вы, все останется по-прежнему, господин Мартиниус. Нет, не могу называть вас так. Как ваше имя? Мартин?
— Да.
— Мне можно называть вас по имени?
Он замешкался с ответом.
— Я буду очень рад. Когда посторонние не слышат этого.
Сесилия усмехнулась про себя.
— Так все-таки слежка за вами идет?
— Фрекен Сесилия, прошу вас…
— Зовите меня просто Сесилия! Вы ведь давний друг нашей семьи.
— Благодарю вас! Сесилия, не смейтесь над Жюли! Она очень чистое, невинное существо. И она неизмеримо выше меня, ничтожного и грешного человека.
— Это она внушает вам эту мысль?
— Пожалуйста, не будем об этом!
Он застонал и закрыл лицо руками. Сесилия выждала некоторое время, а затем осторожно попыталась отвести его руки от лица, но он продолжал сидеть так, пряча лицо.
— Я давно поняла, что тебе трудно, Мартин, — мягко проговорила она. — И мой брат Таральд с Ирьей тоже догадываются об этом. Может, ты расскажешь мне сам, что у тебя случилось? Видишь ли, у меня тоже сейчас трудное положение, я пытаюсь пережить одно потрясение. Ведь внутри люди иногда иные, нежели с виду.
Дружеский тон Сесилии растопил лед между ними. Священник открыл свое лицо, на котором отражались все муки совести и борьба с самим собой, которую он постоянно переживал в своей душе.
Она попробовала снова уговорить его.
— Итак, ваша жена прекрасный человек, верх совершенства. Об этом говорят все в приходе…
— Да, — с горечью подтвердил он. — Так говорят все. И она действительно такова! А я полное ничтожество.
— Я так не считаю, — ласково произнесла Сесилия. — Возможно, что она совершенство для прихода. Но не для тебя.
Мартин откинулся к стене и закрыл глаза. Он словно впал в забытье.
— Это не совсем правильно, — ответил он устало. — Ошибка заключается именно во мне, в моих порочных, греховных наклонностях.
— Что это за выражения ты употребляешь? — в изумлении сказала Сесилия. — В тебе словно заговорила твоя жена. Как мило, что я лично ни разу не говорила с ней.
Внезапно она заметила, как из глаз священника скатились две крупные слезы.
— Сесилия, я больше не могу так! Я взял в жены мечту моего детства, моего милого ангела. Она была так прекрасна, так набожна, так чиста! Рядом с ней, Сесилия, я просто-напросто неуклюжий медведь!
