И то совсем не боялось, продолжая идти вперед, остановившись в паре шагов от меня, так близко, что я могла разглядеть каждую шерстинку на его морде, и ощутить манящий жар его тела, твердого, будто скала и горячего, словно раскаленная печка у которой так любила сидеть в замковой кухне Элоиза…
Вспомнив о сестре, я болезненно поморщилась — её предательство я переживала куда тяжелее и бегства, и едва не состоявшегося замужества. А волшебное животное, словно осознало, о чем я думаю, и внезапно потянулось ко мне покрытой мягкой, словно лебяжий пух шерстью, мордой, ласково коснувшись мягкими губами моего лба.
И мир снова перевернулся.
На душу мою снизошла вдруг такая благодать, что все страдания мои и терзания показались глупыми и не стоящими моих слез. Дорога моя являлась ко мне со всей четкостью, и я уже не сомневалась, что решение, принятое мной — единственно правильное. Мне нет места в привычном мире, и даже останься я в нем — все равно бы не смогла жить, как прежде, и быть может, просто сошла бы с ума, не в силах пережить разлуки с существами, полностью, как я теперь понимала, завладевшими моим сердцем…
Не знаю, сколько длилось это странное оцепенение.
Я стояла среди бесконечного ковра зеленых трав, осторожно перебирая длинную гриву неведомого зверя, и та была столь же необычна, как и он сам. Длинные серебрящиеся в солнечном свете пряди были нежны, словно щелк и вместе с тем резали кожу не хуже стальных струн. Но в те секунды я не ведала силы, способной разорвать эти прикосновения, отнять у меня мое волшебное, сказочное, такое тихое и ласковое существо, доверчиво уложившее на мое плечо узкую умную морду.
Оно не боялось меня, доверчиво подставляя горячую шею под мои руки, безропотно снося прикосновения, платя за них странным ощущением покоя, так несвойственным моей душе. А я с жадностью вдыхала незнакомый прежде запах, отчего-то казавшийся мне удивительно знакомым.
Наверное, это было очень рискованно — стоять, прикасаясь к неведомому существу, позволяя ему дотрагиваться до себя…
Но в, то время я была подобно новорожденному щенку, готовому радоваться и тому, что вызывает отвращение его матерой, серьезной матери. Тогда, я еще не понимала, что за мир принял меня в свои сети, и не боялась… ничего.
Мои глаза скользили по сияющему небу, а от существа веяло дружелюбием и лаской, которых так жаждало мое сердце. И я отвечала тем же, почти наяву видя, как соединяются наши души, делясь взаимной и все крепнущей симпатией, согревающей и меня и это, одинокое, и прекрасное существо.
Я молчала. Отчего-то я была уверена, что слова чужды той реальности, в которой пересеклись наши судьбы. Не то, чтобы мой внезапный знакомец не смог бы осознать о чем я говорю, скорее — он знал это еще до того, как ставшие вдруг чередой бессмысленных звуков слова, сорвутся с губ, разбивая волшебство момента.
Впрочем, наше молчание было лишь внешним, наносным, ненастоящим, как дешевая позолота, остающаяся на пальцах и после самого легкого касания. Мы разговаривали, но общение это было куда глубже всех разговоров, что я вела до этого. Мы открывали друг для друга свои миры — до этого совершенно чуждые и несвязанные между собой, они текли с нашей кровью и жили в нашей плоти, внезапно став очевидными и родными. Мой мир — мир физический, громогласный, шумный и суетный; и его — мир духов и теней, мир, где форма определяется желанием, а удерживается лишь силой разума. Мир бесформенный, но от того куда более прочный и нерушимый, и мир постоянный, а от того находящийся в непрерывном взаимосвязанном движении…
Он учил меня изменять реальность лишь силой мысли, я — видеть действительность тем единым монолитом, что позволял людям единолично властвовать в этом уголке вечности столько веков. Я открывала для него таинство, что мир — один. Он объяснял, что миров бесконечно много, но в тоже время каждый из них — нерушимая, но не всегда осознаваемая часть другого.
Знание одного втекало в другого, изменяясь и наполняясь новыми тайнами, недоступными ни для кого другого в этом мире. Вернее, той его части, которую способны воспринимать и я, и волшебное существо, подобно мне смотрящее в небеса прозрачными, будто горный ручей глазами.
Он говорил мне о временах, когда их было невероятно много, но потом все они исчезли — растворились в соленой морской пене, а быть может, ушли в другую реальность, постичь которую дано не всем. Он открывал то, что было до меня — в то страшное время, когда мир был совсем другим и границы между реальностями еще не были так нерушимы. Когда он ходил между ними, узнавая все больше, пока знание это не приковало его к этому месту.
Я делилась своим незнанием, почти физически ощущая, как распадаются, рассыпаются границы, неспособные сопротивляться небытию, заключенном в неведении…
И в какой-то миг, мир дрогнул, потерял очертания, зазвучал иными звуками, заставившими меня зажмуриться, зажимая уши, разрываемые ревом неведомых чудовищ. А когда я открыла глаза — он был прежним, и даже я не могла поклясться, что кровавое небо и черная, выжженная земля под ним не были плодом моего расшалившегося воображения.
Я разорвала наш контакт лишь на миг, но когда открыла глаза — моего волшебного друга уже не было, ибо страх был недоступен тем уголкам мира, где скрывался от чужаков он, внезапно решивший разделить одиночество с кем-то, несравнимо более юным, но как ему показалось, способным понять…
«До встречи в Замке над миром…» — Тихо прошелестело в моей голове и чудо исчезло.
За спиной зашелестела трава, сминаемая тяжелыми копытами, а спустя мгновение на плечо опустилась любопытная белая морда Светозара, каким-то чудом скрывшегося из вида во время моего общения с белогривым.
— Я, правда, его видела?.. — Жалобно спросила я, у коня, уже смирившись с мыслью, что у моих волшебников — графов и кони им под стать.
Но Светозар лишь фыркнул, деликатно скользнув по моему виску мягкими, влажными губами и вновь опустил морду к нежной траве. Впрочем, я и сама знала ответ — пальцы все так же ощущали гладкую поверхность нескольких, оставшихся в моих руках волосков.
* * *
— А существа из сказок бывают?.. — Был первый вопрос, прозвучавший, как только мы углубились в лес, и деревня скрылась среди деревьев. Сегодня я ехала вместе с Заком, без труда удерживающего меня перед собой.
— И лешие, и домовые, и множество самых разных персонификаций природных сил, — охотно откликнулся рыжеволосый, уже привычно устроивший подбородок на моем плече. Но тут же рассмеялся, согревая кожу моей щеки, и смех его был подхвачен Светочем так же заметившим мое удивленное лицо, и без труда разгадавшим причину моего смятения.
