Эгрей моргнул немного растерянно, а затем улыбнулся обезоруживающе искренней улыбкой:
— Я не успеваю следить за вашей мыслью. Вы только что назвали меня скотиной?
— Вовсе нет, — ответил Элизахар. — Просто обрисовал свое понимание проблемы.
— После всего сказанного мне еще больше хочется подружиться с вами, — заявил Эгрей, придвигаясь ближе.
Элизахар чуть отступил.
— Вы что, и руки мне не пожмете? — удивился Эгрей.
— Я бы поостерегся предлагать свою дружбу прислуге, — сказал Элизахар. — Кое-кто может воспринять это превратно.
— Да ладно вам! — Эгрей взмахнул руками в отчаянии. — Буду предельно честен — насколько это вообще в моих силах. Я хочу подружиться с вами, я отчаянно хочу подружиться с вами, потому что... я хочу подружиться с госпожой Фейнне.
— Так бы и объяснили с самого начала. Неразумно угощать сторожевых собак колбасой.
— Почему?
— Хорошо дрессированная собака может укусить.
— Невзирая на колбасу?
— Быть может, как раз из-за колбасы. Дружелюбие незнакомого лица внушает ей усиленное подозрение.
— А вы именно такая сторожевая собака?
— Ну, этого я не говорил... Давайте сюда вашу колбасу.
— Придете в «Колодец»? — обрадовался Эгрей.
— Приду. Только провожу госпожу Фейнне домой.
Девушка объявила, что хочет пораньше лечь спать, а завтра намерена провести день за рисованием.
— Все равно не смогу ни о чем думать, кроме того, что увидела, — объяснила девушка и засмеялась, тихо и радостно, обратив слепой взор в пустое пространство. — «Увидела»! Это было... невероятно! — Она взяла Элизахара за руку. — Я вам, наверное, уже надоела со своими восторгами? Вчера весь день разговаривала об этом, сегодня...
— Мне не может это надоесть, — ответил Элизахар, уводя свою госпожу подальше от Эгрея, пристально наблюдавшего за ней. — Говорите сколько хотите. Я переживаю это снова и снова. Вы могли видеть! Вы видели чудесный сад, не похожий на здешний! Я бы все отдал, лишь бы это повторялось. И потом...
Она сделала несколько шагов по дорожке, но странная интонация в голосе телохранителя заставила ее остановиться.
— Что потом? Что вы имели в виду?
— Возможно... — Он замялся, но затем решительно продолжил: — Я не исключаю возможности, что вы видели лишь маленький клочок некоего мира. Если совершить переход в более благоприятное время, то этот мир откроется вам полностью. Мир, в котором вы сможете существовать полноценно.
— То есть не быть слепой?
— То есть общаться с другими жителями этого места, кушать, спать, иметь свое жилье, ездить верхом, рисовать, читать книги... Я это имел в виду!
— Стать жительницей сразу двух миров? — Фейнне вздохнула так тихо, словно боялась спугнуть бабочку, присевшую ей на грудь.
Элизахар улыбнулся. Он знал, конечно, что она не видит этой улыбки, но Фейнне тотчас улыбнулась ему в ответ.
— Как мне повезло! — выговорила девушка, замирая.
«Это мне повезло, коль скоро я столько времени провожу рядом с тобой», — подумал Элизахар.
Вслух же он произнес нечто совсем иное:
— Мы пытались найти магистра Алебранда, чтобы обрисовать ему ситуацию и попросить дать ей обоснование. Но магистр сейчас крайне занят. Он обещал встретиться с нами только завтра.
— Хорошо, — рассеянно молвила Фейнне. — А я завтра буду рисовать. Все утро. И краски для меня, наверное, уже приготовили...
Элизахар отвел ее в дом и передал служанке.
Старушка-прислужница уставилась на телохранителя очень строго. Она была похожа на Тетушку Крысу из детской сказки: домовитая, суровая, с блестящими проницательными глазками — и неизменно опрятном, хрустящем от крахмала фартуке. Жесткими были и навощенные манжеты, доходившие раструбами почти до самых хрупких локотков старушки, и торчащий желтоватый воротник, невозможно гладкий особенно по сравнению с тоненькой морщинистой шеей.
Старенькая служанка убирала волосы под чепец, но все равно какая-нибудь крохотная седая прядка упорно вывешивалась на старушкин лоб, и когда волосы падали ей на глаза, она тихонько сдувала их.
— Могу я узнать, куда именно вы направляетесь? — спросила служанка у Элизахара.
— В «Колодец».
— Будете пьянствовать?
Он засмеялся:
— Старые привычки умирают медленно.
Служанка неодобрительно покачала головой.
— Почему-то мне кажется, что вы не шутите, — заметила она.
— Так и есть.
— Я пойду переоденусь, — объявила Фейнне. — А вы тут доругивайтесь пока. Когда закончите, приготовьте мне ванну.
И она стала медленно подниматься по лестнице.
— Вот видите, до чего вы довели госпожу! — сказала служанка. — Вы раздражаете ее! Портите ей настроение!
— Сейчас во всем мире не найдется ничего, что испортило бы ей настроение, — возразил Элизахар. — И я нахожу это состояние госпожи довольно опасным. Она открыта и беззащитна, как никогда прежде.
— Да уж, — фыркнула служанка, — если бы она имела сомнительное удовольствие видеть физиономии окружающих ее людей, она вряд ли была бы так безмятежна.
— Полностью согласен, — кивнул Элизахар.
Служанка посмотрела на него с подозрением, исподлобья.
— Изволите острить, по обыкновению.
— Отнюдь, дражайшая и прелестнейшая, отнюдь! — сказал он, целуя ее в морщинистую прохладную щечку. — Приготовьте для нее краски, самую мягкую одежду и какие-нибудь тапочки с бантиками, потому что она желает рисовать... А я пойду пьянствовать с глупыми, мнительными и невежественными студиозусами.
— Самая подходящая для вас компания, — объявила служанка гораздо более ласковым, тоном. — Только постарайтесь там никого не убить.
— Убивать здесь не принято, — отозвался Элизахар. — А кто я такой, чтобы нарушать традиции!
Алебранд согласился принять студентов в своем кабинете. Там он и работал, и жил. Разумеется, у магистра имелась возможность приобрести жилище в городе, но он с самого начала отверг эту идею и выказал желание поселиться в саду Академии.
Неподалеку от оптической лаборатории и поляны, где происходили экспериментальные полеты, было выстроено крохотное зданьице с очень тесными двумя комнатками. Там магистр все обустроил по своему вкусу, набил в помещения мебель: массивную кровать с огромным, тяжелым и жестким матрасом, гигантский шкаф из черного дерева, полный книг и коробок с оптическими приборами, письменный стол такого размера, что на нем могли бы танцевать не менее пяти карликов одновременно, а перед столом — мощное кресло с подпиленными под рост магистра ножками.
В комнатах было темно и сумрачно, и — странное дело — несмотря на то что кругом было жарко и сухо, у магистра Алебранда царила влажная прохлада.
