Так. Все. У него есть пара ночей, чтобы закончить эту историю. Хотя бы до того, как начнется новая, — ведь всех хосс в этом мире за одну ночь не извести.
Он устал. Но тянуть некуда — хоссы и не дадут. Надо лечь и уснуть. И сразиться с врагом. Лечь. И уснуть.
* * *
Сон Охотника — особое искусство, обучаются ему долго и в больших трудах. Только спящий может видеть хосс, он же перед ними и беззащитен. Хорошо обученный Охотник умеет бодрствовать по ту сторону сна, а также безупречно владеет парными мечами, длинными и слегка изогнутыми, вроде катаны.
Мечи каждый Охотник выращивает сам из себя в процессе обучения. Охотник может только сам перейти по ту сторону сна, но невозможно пронести с собой ничего из нашей реальности. Охотник вооружен только самим собой. Из этого следует, что для Охотника нет ничего важнее ясности сознания и цельности духа.
* * *
Последний свет угасает за окном — и хоссы возобновляют движение. Им осталось совсем немного: их гибкие туловища наполовину выступают из углов, их похожие на кошачьи, но чересчур вытянутые морды плавно качаются в такт шагам — а лапы их больше похожи на обезьяньи, чем на кошачьи, большой палец выставлен отдельно, саблеобразный коготь на нем бесконечно медленно скребет по полу. Изредка то одна, то другая из хосс разевает пасть, испуская неслышимый крик. Тогда видны криво и в беспорядке рассаженные по верхнему и нижнему небу широкие тупые зубы.
Марвин спит, вытянувшись под покрывалом. Четыре светильника горят, наполняя спальню густым желтоватым светом. Хоссы плывут в нем, словно в меду. Марвин видит их, он выжидает.
* * *
— Мам? Я не приеду. Прости, я все знаю. Нет, я не подслушивала. Я просто… поняла. Ну я же его знаю. Я же его насквозь вижу. Да, потом — обязательно. Мы вместе приедем. Ну, дней через… несколько. Все, мам, пока.
Автобус продолжает свой путь на запад. Катерина переходит через дорогу и протягивает руку навстречу приближающимся огням автомобиля.
* * *
Атака прайда, когда хоссы понимают, что нарвались на Охотника, бывает стремительной и слаженной. Пожалуй, самое надежное — подпустить их так близко, чтобы не осталось места для прыжка, подпустить почти вплотную — и взорваться стрижиным мельканием клинков, полосовать призрачную плоть, пока длинные когти хосс полосуют его. Выживет тот, кто окажется быстрее и безжалостнее к себе.
* * *
Дверь приоткрывается, Катерина заглядывает в спальню. Ловец прижат к ее груди. Хоссы — цвета пепла и темноты в пустом углу — ей не видны. На цыпочках подкрадывается она к светильнику — больше в этой спальне подвесить ловца не к чему. Пока она тянется вверх и привязывает шерстяной шнурок к металлической загогулине, хоссы не прекращают движения.
Катерина обходит светильники и гасит их один за другим. Тихо, стараясь не шуметь, стягивает джинсы и майку, расстегивает лифчик. Приподняв край покрывала, осторожно ложится рядом с Марвином. Он лежит тихо и дышит медленно, да и кувшин на кухне Катерина проверяла — он пуст ровно на половину. А если все-таки опять кошмар — Катерина услышит и придет на помощь. Она прижимается щекой к плечу Марвина — кожа его влажна, слишком жарко для объятий. Отодвинувшись, Катерина кладет голову на его волосы, совсем черные в темноте, и поднимает взгляд к ловцу: твоя очередь караулить. Она устала. Она спит.
Завораживающий аромат ее сновидений растекается по спальне. Хоссы в возбуждении бьют себя хвостами по бокам. В чистой темноте их движения становятся изящней и легче.
* * *
Хосс видит только тот, к кому они приближаются с каждым неторопливым движением. Видит их ярко, ясно и отчетливо, во всех подробностях. Хоссы словно просвечивают сквозь изнанку его снов. Сны от этого приобретают еще более острый аромат, и хоссы в возбуждении начинают хлестать себя хвостами по бокам. Их движения почти неразличимо ускоряются. Один-два ленивых шага — бритвенно-острые когти взломают скорлупку черепа, и сладкое маслянистое желе, из которого образуются сны, выплеснется наружу. Хоссы будут кружить и клубиться над спящим в последний раз человеком, жадными черными языками слизывая сновиденное вещество, тупыми зубами будут ломать осколки скорлупы, чтобы добраться до последних капель. Еще всего лишь один-два шага.
* * *
Марвин ощущает острый запах ее страха. Новая добыча источает сильный пряный аромат, и хоссы меняют направление движения, а вслед за ними и Марвин меняет план — слишком рано или слишком поздно, как посмотреть. Хоссы еще могут прыгнуть, они еще слишком далеко от него, но уже слишком близко к Катерине. Один миг — обнажить сверкающие клинки, спустить на врага их холодную ярость, полосовать и кромсать… Но клинков нет. И рук нет. И Марвина нет самого… Сам он есть. Но у него нет тела по ту сторону сна. Мысли мелькают быстрее непробудившихся клинков: Катерина вернулась, Катерина обманула… лимонад. Отчаянным усилием Марвин пытается разорвать оцепенение, — в ушах звон и постукивание пилюлек в белой коробочке в руке Катерины, а собственных рук у Марвина нет. Он беспомощно дергается на грани между той и этой стороной — и хоссы снова обращают к нему кошачьи фосфоресцирующие взгляды. Теперь они смотрят в упор: расстояние между ними и Марвином — и Катериной — ровно на сабельный взмах когтя.
* * *
Но Ловец говорит:
— Стоять!
* * *
Смеются хоссы быстро и громко, это подтвердит всякий, кто имел возможность наблюдать их забавы.
* * *
— Ты кто такое? — в изумлении застывает старшая хосса. — Ты кто такое есть, моток? Ты кем себя?
— Я — Ловец.
Хоссы одна за другой останавливают движение. Они валятся на пол и начинают кататься по ковру, задирая лапы и весело скалясь.
— Моток!
— Плавленый резина!
— Ощипок куры!
— Ты не Ловцом, — говорит старшая хосса. — Ловца — ивы, оленья кожи, орла пер. Духи предка. Перьев, — поправляется она и кокетливо улыбается. — Нестоящий. Не-на-стоящий.
— Не пущу, — говорит Ловец, покачиваясь на шерстяном шнуре.
— Пса!
— Цепной!
— Гав!
— Нас не можешь, — говорит старшая хосса. — Мы не снов. Мы их есть.
* * *
Никакие приспособления и прочие меры вроде оберегов, поумендеров, так называемых ловцов снов, окуриваний, опрыскиваний, хождений с колокольчиками, свечами и тому подобного не имеют силы против хосс.
Они обитают в пространстве между явью и сном, сами не являясь ни тем, ни другим. Только в этом узком промежутке и возможно сразиться с ними.
* * *
Марвин слышит его. Ловец говорит — говорит голосом, похожим на голос Катерины, хотя и немного отдающим пластмассой и шерстью. Странным образом Ловец оказывается сразу во всех слоях — во сне, по эту и по ту сторону сна. Здесь, и там, и где-то еще, в неназываемом пространстве поля боя. Хоссы слышат его. Марвин слышит его. Катерина во сне кричит — всем телом, мучительно вздетым дугой над постелью. Беззвучный крик по ту сторону сна. Пронзительный, он полосует реальности, перекрещивает их шрамами, перемешивает плоскости. В этом месиве, в этой неразберихе Марвин вдруг оказывается Ловцом. Катерина тоже. Все втроем они распахивают руки — Марвин не успевает сосчитать клинки, вспыхнувшие из его ладоней. Дальше — молниеносно.
