Но не успел он поклониться в ответ, как они перестали улыбаться и Хильза сказала тихо, но с нажимом:
– Дурные вести, капитан. Леди Сиф послала нас сказать вам, что ей и леди Афрейт предъявлено обвинение со стороны остальных членов Совета. Будто бы доверенные ей деньги и прочие сокровища Льдистого она употребила на то, чтобы нанять вас и другого, высокого, капитана и ваших людей. Она надеется, что ваше прославленное хитроумие позволит вам придумать какую-то историю, дабы опровергнуть это обвинение.
Мышелов, однако, не дрогнул. Куда больше, чем печальный рассказ Хильзы, его поразило, как ярко пылает и искрится факел в руках Рилл. При упоминании сокровищ Льдистого он коснулся своего кошеля, где покоился усмиритель, к коему был привязан отрезок шнура. Наверняка золотой кубик был одним из этих самых сокровищ, но Мышелова это почему-то не встревожило.
– И это все? – спросил он, когда Хильза умолкла. – Я-то думал, против нас уже выступили тролли, о которых говорил бог. Ведите же меня, мои драгоценные, в зал Совета! Урф и Миккиду, за мной! Мужайтесь, матушка Грам, – он наклонился к ялику, – вашей госпоже ничто не угрожает.
И, взяв под руки Хильзу и Рилл, он не мешкая тронулся в путь, сказав себе, что в трудные моменты жизни, такие, как сейчас, самое важное – держаться с предельной самоуверенностью, искриться ею, как тот факел в руках Рилл! Вот и весь секрет. И неважно, что он представления не имеет, какую историю рассказать Совету. Побольше уверенности, и, когда понадобится, вдохновение придет!
На узких улицах оказалось полно народу, видимо, из-за позднего возвращения рыболовной флотилии. Может, правда, это был базарный вечер, а может, скопление людей было как-то связано с заседанием Совета. В любом случае, даже «чужестранцы» шатались по городу, и, как ни удивительно, выглядели они не столь гротескно, как жители Льдистого. Мышелов вновь увидел тех четырех рыбаков, еле тащившихся со своей чудовищной ношей! На них, разинув рот, пялился жирный мальчуган. Мышелов походя дал ему подзатыльник. Что за спектакль – вся эта жизнь!
Хильза и Рилл, заразившись его беззаботностью, снова разулыбались. Он и сам должен выглядеть презабавно, подумал Мышелов, вышагивая с двумя шлюхами с таким видом, будто весь город принадлежит ему.
И вот показался голубой фасад Зала Совета, с дверью, украшенной массивной кормой какого-то погибшего галеона и охраняемой двумя угрюмыми недотепами с дубинками. Хильза и Рилл дрогнули было, но Мышелов, ощутив их нерешительность, громко крикнул:
– Мое почтение Совету! – и увлек их внутрь за собой, а Урф и Миккиду прошмыгнули следом.
Они оказались в помещении побольше и повыше, чем задняя комната в «Соленой Селедке», но тоже выстроенном из серого дерева, обломков кораблекрушения. Очага здесь не было, скудное тепло давали две дымящие жаровни, а освещался зал факелами, горевшими тускло-голубым пламенем (возможно, из-за бронзовых гвоздей), не таким веселым и золотисто-желтым, как факел Рилл. Главной деталью интерьера являлся длинный тяжелый стол, на одном конце которого с высокомерным видом восседали Сиф и Афрейт. В стороне от них, ближе к другому концу, сидели десять могучих, рассудительных островитян средних лет (Гронигер в середине) с такими скорбными, возмущенными и оскорбленными лицами, что Мышелов разразился смехом. У стен толпились другие островитяне, средь них – несколько женщин. И все обратили на вновь прибывших взоры, в коих читались замешательство и неодобрение. Гронигер вскочил и проревел:
– Как ты смеешь смеяться в лицо властям Льдистого? Ты, который ворвался сюда в сопровождении уличных женщин и своих жуликов-матросов?
Мышелов, кое-как сдерживая смех, слушал его с самым что ни на есть честнейшим видом, словно воплощение оскорбленной невинности.
Гронигер продолжал, тыча в него пальцем:
– Вот он перед вами, советники, тот, кто получил незаконно присвоенное золото и даже, может быть, золотой кубик справедливости. Тот, кто явился к нам с юга с байками о магических ураганах, о дне, обернувшемся ночью, об исчезающих вражьих кораблях и о мингольском вторжении – человек, у которого, представьте себе, в команде минголы, – и этот человек платит за стоянку в доках золотом Льдистого!
Тут встала Сиф и, сверкнув глазами, сказала:
– Позвольте высказаться хотя бы ему, дабы ответить на это оскорбительное обвинение, раз уж вы не верите моему слову.
Вскочил советник, сидевший рядом с Гронигером:
– Почему мы должны выслушивать лживые речи чужестранца?
Гронигер сказал:
– Благодарю вас, Двон. Афрейт тоже поднялась на ноги:
– Нет уж, позвольте ему сказать. Или вы не хотите слушать никого, кроме себя? Встал еще один советник. Гронигер сказал:
– Да, Зваакин? Тот сказал:
– Не будет вреда, если мы его выслушаем. Он может выдать себя собственными же речами.
Сиф свирепо посмотрела на Зваакина и сказала громко:
– Скажите им, Мышелов.
В этот момент Мышелов, взглянув на факел Рилл (который как будто подмигнул ему), ощутил вдруг, что в него хлынула богоподобная сила, заполнившая все тело до кончиков пальцев – более того, до кончиков волос. Без предупреждения – на самом деле не успев даже осознать, что собирается сделать, – он подбежал к тому краю стола, где оставалось возле Сиф свободное пространство, и вспрыгнул на него.
Обвел властным взором всех собравшихся (сплошь холодные и враждебные лица), испытующе глянул на каждого, а потом.., богоподобная сила завладела, видимо, всецело его существом, вытеснив поневоле собственный его разум, и он только начал говорить что-то, как в глазах у него потемнело и сознание заволоклось безвозвратно тьмою, чернее и глубже всякого сна и обморока.
Далее для Мышелова время вообще остановилось.., а может, пролетела вечность.
Возвращение сознания (или, скорее, возрождение – столь далеким показался этот путь) началось для него с кружения во мраке желтых огней и возбужденных лиц с разинутыми ртами, с далекого смутного гула, сопровождавшего звучный голос, который ронял исполненные силы слова, а затем, опять же без предупреждения, глаза его резанул яркий свет, уши – оглушительный крик, перед ним материализовался Зал Совета, и он обнаружил, что стоит на столе в вызывающей позе, растянув губы в дикую, если не безумную, усмешку, уперев самодовольно левую руку в бок, а правой вращая над головой на шнурке золотой усмиритель – кубик справедливости, вспомнил он. А все вокруг, повскакивав на ноги, – советники, стражники, простые рыбаки, женщины (не говоря уже о Сиф, Афрейт, Рилл, Хильзе и Миккиду) – смотрят на него с восторженным обожанием, словно на бога или какого-то легендарного героя, подпрыгивают от возбуждения и громко его приветствуют! Они колотили кулаками по столу и стучали по полу дубинками. Стражники размахивали факелами, пока те не разгорелись столь же ярко, как факел Рилл.
