Селеритас фыркнул, давая понять, что выговор был сделан скорей для проформы.
— Не надо мне ваших заверений — если б я хоть на миг поверил в их искренность, вы бы упали в моих глазах. В том, что происходит, я виноват не меньше других. Когда мое терпение с ним иссякло, наше командование перевело его в курьеры и посадило на винчестера, а я промолчал из уважения к его деду, хотя и не должен был.
У Лоуренса на душе просветлело, и ему сделалось любопытно, чем таким истощил Ренкин терпение Селеритаса. Ведь не могло же командование сделать подобного субъекта опекуном такого дракона, как тренер-наставник?
— Видимо, вы хорошо знали его деда? — не удержался Лоуренс.
— Мой первый опекун. Сын его тоже служил со мной. — Селеритас отвернулся, понурил голову и добавил: — Я питал надежды и относительно мальчика, но он, по настоянию его матери, воспитывался не здесь, и семья внушила ему странные понятия. Ему не следовало становиться авиатором, тем более капитаном. Но он капитан и останется им, пока Левитас ему подчиняется. Я не могу позволить, чтобы вы в это вмешивались. Вообразите только, что будет, если все офицеры начнут фамильярничать с чужими драконами. Лейтенанты, жаждущие стать капитанами, рады соблазнить и увести любого, кто не слишком счастлив с опекуном. При малейшем попустительстве у нас воцарился бы хаос.
— Я прекрасно все понимаю, сэр, — склонил голову Лоуренс.
— В любом случае вам придется заняться более неотложным делом, так как с этого дня мы начнем вводить вас в отряд Лили. Отправляйтесь за Отчаянным, а я тем временем соберу остальных.
Обратно Лоуренс шел в задумчивости. Он уже знал, конечно, что дракон крупной породы часто переживает опекуна, если, конечно, оба не погибнут на войне, но никогда не думал о том, как поступает Корпус с осиротевшим драконом. Интересы Британии, разумеется, требовали оставить его на службе с новым опекуном, и Лоуренс полагал, что в данном случае они совпадают с интересами самого дракона. Регулярные занятия помешают ему горевать так, как до сих пор, очевидно, горюет Селеритас.
Вид спящего на лугу Отчаянного взволновал его. У них, конечно, еще много лет впереди, и очень возможно, что превратности войны решат эту задачу за них, но ответственность за будущее счастье Отчаянного лежала на нем тяжелее, чем лежит на ином забота о поместье и титуле. Придется в ближайшее время подумать, как обеспечить это счастье. Очень важно правильно выбрать первого лейтенанта. За несколько лет Отчаянный, быть может, привыкнет к мысли, что когда-нибудь тот заменит Лоуренса.
— Отчаянный, — позвал капитан, гладя его по носу. Дракон открыл глаза и ласково рокотнул.
— Я не сплю. Сегодня опять полетаем? — Он зевнул во всю пасть и затрепыхал крыльями.
— Да, голубчик мой. Пошли надевать сбрую. Уверен, что мистер Холлин ее уже приготовил.
* * *
Отряд обычно строился клином, напоминавшим косяк перелетных гусей, с Лили во главе. Желтые жнецы Мессория и Имморталис занимали ключевые позиции у нее по бокам, обороняя Лили от атаки с фланга, в хвосте шли более мелкие и юркие бронзовица Дульция и синий паскаль Нитидус. Все они были взрослые и все, кроме Лили, имели боевой опыт: их специально выбрали для поддержки молодой длиннокрылки, и капитаны с экипажами по праву гордились их мастерством.
Лоуренс понимал, что должен быть благодарен за неустанную муштру последних полутора месяцев. Если бы маневры, которые они отрабатывали тогда, не стали второй натурой для Отчаянного и Максимуса, оба они нипочем бы не угнались за легкой, привычной акробатикой остальных. Их поставили сразу же за Лили, отчего вся формация приобрела вид треугольника. В бою им полагалось отражать любые попытки прорвать строй, защищать отряд от других тяжелых драконов и нести бомбы, которые экипажу надлежало метать в цель, уже подавленную кислотным обстрелом Лили.
Отчаянный, к большой радости Лоуренса, сразу приспособился к другим драконам, хотя ни у кого из них не оставалось особой энергии для игр в свободное время. В редкие часы отдыха они все больше валялись и с добродушным юмором наблюдали, как Отчаянный, Лили и Максимус наверху гоняют в пятнашки. Сам Лоуренс тоже начинал чувствовать себя своим в обществе авиаторов и незаметно для себя перенимал их неформальное поведение. Так, при разборе очередного полета он назвал капитана Харкорт просто «Харкорт» и осознал это далеко не сразу.
Эти разборы капитаны и первые лейтенанты устраивали обычно за обедом или поздно вечером, когда драконы уже засыпали. Мнение Лоуренса редко встречало поддержку, но близко к сердцу он этого не принимал. Он, хотя и начинал постигать основы воздушного боя, все еще считал себя новичком и едва ли мог обижаться на то, что другие тоже так думают. Если дело не касалось каких-то личных характеристик Отчаянного, он старался помалкивать, слушать и мотать на ус.
Время от времени разговор переходил на более общие военные темы. В их захолустье новости приходили с запозданием примерно на месяц, что еще более усиливало желание все обсудить.
— Чертов французский флот может быть где угодно, — услышал однажды вечером Лоуренс. Это произнес капитан Мессории Саттон, самый старший из них, ветеран четырех войн, склонный к пессимизму и красочным выражениям. — Теперь, улизнув из Тулона, эти ублюдки с тем же успехом могут форсировать Канал. Не удивлюсь, если завтра враг окажется у наших дверей.
Такой случай Лоуренсу упускать не хотелось.
— Уверяю вас, что вы ошибаетесь, — сказал он, садясь. — Вильнёв со своим флотом действительно ушел из Тулона, но ничего серьезного предпринять не может: Нельсон сидит у него на хвосте.
— Вы что-то слышали, Лоуренс? — спросил капитан Дульции Чинери, оторвавшись от игры в двадцать одно с Литтлом, капитаном Имморталиса.
— Да, я получил кое-какие письма — в том числе от Райли, капитана «Надежного». Сейчас он в составе нельсоновского флота. Они преследуют Вильнёва через всю Атлантику, и лорд Нельсон, как пишет Райли, надеется настигнуть француза в Вест-Индии.
— А мы тут ни о чем понятия не имеем! — воскликнул Чинери. — Бога ради, прочтите нам это письмо. Нехорошо с вашей стороны держать все новости про себя и оставлять нас в неведении.
Он говорил с таким жаром, что обижаться не стоило. Другие офицеры выразили сходные чувства, и Лоуренс послал слугу к себе в комнату за тощей пачечкой писем, полученных от бывших сослуживцев, которые знали его новый адрес. Пассажи, касавшиеся лично его, он пропускал, но делал это довольно изящно. Все остальное авиаторы слушали с жадным вниманием.
