…пролились слезы и как бы размыли горе. Она еще раз потрогала волосы на затылке, упругие, отталкивающие ладонь, перевернулась на спину и открыла глаза. Огонь в очаге горел ярко – кто-то подкинул несколько поленьев – и блики бегали по неровным стенам пещеры, словно бы выгоняя темноту из трещин и впадин. Возле очага валялись черепки от разбитой кринки, у входа в пещеру – перерубленные волчьи шкуры, а неподалеку от ложа – сломанная скамеечка. С поляны доносились звуки веселого пиршества и захлебистый, бесстыдный смех, каким провожают из-за свадебного стола жениха и невесту…
…жених стоял с самодовольной улыбкой на красном лице, покрытом крупными каплями пота, и, не замечая невесту, неотрывно смотрел на ложе, словно сомневался, то ли это или найдется другое? Убедившись, что другого нет, подошел к ложу, сел на край и как-то сразу растерял самодовольство, превратившись в усталого человека, наконец-то обретшего тишину и покой. Он оперся руками о колени и задумался о чем-то, затем привычным жестом расстегнул неподатливые крючки нового кафтана, богатого, шитого серебром, потянулся к сапогам и тут вспомнил, почему здесь находится. Выставив ногу вперед, он скорее попросил, чем приказал:
– Разувай.
Невеста опустилась перед ним на колени, взялась двумя руками за остроносый сапог из мягкой кожи, потянула на себя. В нос ей шибанула вонь потной ноги, а портянка была такой мокрой, будто в ней ходили по лужам. Жених пошевелил бледными пальцами с толстыми желтыми ногтями, поставил разутую ногу на холодный пол, блаженно застонал и протянул невесте обутую. Пока она стягивала второй сапог, произнес извиняющимся тоном:
– Умаялся в них: не растоптанные, первый раз обул, – а когда она поднялась с коленей, похлопал ее по заду и радостно воскликнул: – Жена!
И сразу приободрился – усталости как ни бывало! – торопливо разделся, роняя на пол семена хмеля и ржи, которым гости посыпали молодых, и развалился на ложе.
Невеста раздевалась медленно, стесняясь неотрывного мужского взгляда, а легла так, чтобы не касаться мужа, и стыдливо закрыла глаза. Он назвал ее женой, выбрал из всех девушек деревни, потому что любит, и она будет любить его. Влажными полными губами припал он к ее сухим губам – и она откликнулась на ласку. По телу невесты растеклась теплая истома, приглушившая боль, хоть и не такую острую, как тогда, пять лет назад, но тоже неприятную, а когда стало полегче, раздвинула шире ноги, чтобы мужу было удобней.
Вскоре он вцепился зубами в ее шею у ключицы, зарычал сладострастно. Потом зубы его медленно разжались, а тело будто расплылось и стало мягче. Муж лег рядом с ней, повозился малость, устраиваясь поудобней, и замер со скрещенными на животе руками.
Опять из нее что-то вытекало, наверное, кровь, надо бы подложить что-нибудь, но стеснялась, ждала, когда муж заснет. А он, хоть и дышал теперь ровно, засыпать не собирался. Она почувствовала, как волнами начала расходиться от него злость: первые были бледно-красными и невысокими, обещали быстро затухнуть, но следующие вдруг стали багроветь и вырастать, побежали быстрее и чаще. Она догадалась, что взбесило мужа, и придвинувшись и прижавшись щекой к его плечу, собралась рассказать, как все случилось, что не виновна, что блюла себя. Дальней рукой с маху ударил муж ее по лицу, отчего из ее глаз брызнули искорки, в ухе зазвенело, а скулу свело, если б и захотела что-нибудь сказать, теперь бы уже не смогла. Больше ее не били, и она потихоньку отодвинулась от мужа. В голове стоял тихий звон, какой издает лишь пустота, и в сердце было пусто…
…и в пещере. Откуда-то издалека, казалось, с другого края леса, доносилась песня, в которой трудно было разобрать слова, но легко угадывались грусть-тоска в высоком мужском голосе…
…пели за околицей, где по вечерам собиралась молодежь. Пойти бы послушать, но замужней женщине туда ходу нет. И она сидела у окошка, смотрела на темную улицу, надеясь, что молодежь вздумает пройтись через деревню, и можно будет наконец-то увидеть, кто поет. Вроде бы так и должно случиться: песня зазвучала громче и отчетливей, певец приближался к центру деревни.
За спиной послышались шаги – вернулся муж Осторожно, словно хотел шутки ради испугать жену, подкрался он, обхватил ручищами и ткнулся холодным носом в ее шею. Жена недовольно пошевелила плечами, высвобождаясь из объятий.
– Пойдем спать, – просительно молвил он, – поздно уже, а мне до зари надо встать, сама знаешь.
Она молчала и не шевелилась, прислушиваясь к песне, пытаясь по отдельным понятым словам догадаться, о чем в ней поется. Наверное, о том, как тяжко жить с постылым мужем, как уходят годы, а вместе с ними красота. И детей нет – боги не дали, – и не на кого истратить любовь, которой накопилось так много, что тесно ей в сердце, душит сама себя.
– Пойдем, – муж нежно, но требовательно сдавил ее плечо, заставляя подняться.
Она сбросила его руку и прильнула к окошку. Пели уже совсем близко, сейчас будут проходить мимо их дома.
…Ой, собрались вороны —
Почернело небо —
И напали грозной тучей
На добра молодца
Долго бил их сизокрылый,
От зори до зореньки
Окропил сухую землю
Кровью вражьей…
Песня вдруг оборвалась, послышался веселый смех, постепенно затихающий – молодежь пошла назад, к околице.
– Пойдем, а? – скулил муж.
– Ложись, я посижу чуток, – ответила она.
– Подождешь, пока я засну?! Не выйдет! А будешь упрямиться, к родителям отправлю, не нужна мне такая жена!
– Отправляй, – промолвила она. Чем так мучаться, пугать лучше родной отец убьет. А может, и к лучшему все обернется.
Словно угадав ее мысли, муж спросил язвительно:
– Думаешь, другой возьмет в жены? Кому ты нужна, пустоцвет?!
Она вздрогнула, как от удара, поникла головой. Глаза ее уставились на живот, так и не познавший материнства. Она покорно встала, задула лучину, подождала, когда глаза привыкнут к темноте. Перешла к лавке. Муж уже лежал, нетерпеливо ерзал. Пусть помается, и чем дольше, тем меньше ей потом мучаться под ним. Она легла на спину, раздвинула на самую малость ноги. Ему и так хватит, а ей все легче…
…огонь в очаге догорал, еле заметные язычки пламени вырастали над углями и быстро никли, почти не освещая пещеру. Денница лежала на спине и с тоской прислушивалась к звукам, глухим и непонятным, словно истершимся о стенки пещерного лаза. Кажется, мужчины спорили о чем-то, а может, просто разговаривали – пьяные, поди их разбери! Сейчас кто-то из них вспомнит, что наступил его черед, и попрется в пещеру. Пусть не спешит, здесь ему не шибко рады. А с другой стороны – скорей бы все это кончилось…
