Он умолк, с треском разломил берцовую кость молодого оленя и начал шумно высасывать костный мозг. Леди Женевьева поморщилась, остальные переглядывались, сопели, Альдер сдвинул брови, постукивал краем чаши по столу.
— Ты хочешь сказать, что здесь они уже начали?
Клотар сдвинул массивными плечами.
— Я — нет. Просто услышал сегодня. Сперва на улице, потом здесь. Говорят слишком уж… упорно.
Альдер буркнул, нахмурившись:
— Слухи часто бывают просто высосанными из пальца.
— Бывают, — согласился Клотар. — Но людям, которые не прочь осесть где-нибудь и доживать жизнь спокойно, такие слухи не нравятся.
Альдер поднял голову, взгляды скрестились. Мне даже почудилось, что от встречного удара посыпались незримые искры.
После ужина Альдер и Ревель вежливо, но настойчиво проводили леди Женевьеву на верхний этаж. Девушку она взяла в собой, место отыщется и для двоих, не у стола же ей ночевать, за что я был признателен, иначе снова пришлось бы устраивать на ночь глядя.
Клотар постоял в задумчивости, странно поглядывая на меня, на Кадфаэля, затем как-то незаметно исчез. Я вышел во двор, а затем и на улицу, постоял в тени, осматриваясь. Что-то давно люди Грубера не показываются, даже не по себе как-то. Хотелось бы верить, что оставили нас в покое…
Увы, я не Кадфаэль, чтобы верить безоговорочно, я скорее тот хохол, что «нэ повiрэ, поки нэ помацае». А тут того и жди, чтобы не помацали самого по морде.
Когда я, насторожившись, возвращался, на крыльце появился, пьяно покачиваясь, огромный мужик с пудовыми кулаками. Я замедлил шаг, что-то в этом кулачном бойце не то, наконец сообразил, что, несмотря на все старания изображать пьяного, глаза совершенно трезвые, смотрит остро и прицельно.
— Ты, — сказал он громко, — тварь паскудная, чего к моей дочери ходишь?
— Сдурел? — поинтересовался я.
— Она ж еще ребенок! — заорал он. — А ты, ублюдок…
В открытых дверях показались головы, даже из подсобных помещений вышли кузнецы, шорники, все довольно улыбались в предвкушении зрелища доброй драки. Из трапезной тоже вышли несколько человек, я услышал голоса, подбадривающие мужика. Кто-то крикнул и мне, чтобы не трусил, мужчина-де отступать не должен, нельзя терять лицо, словом, все те слова, чтобы я не отступил и не испортил им зрелище.
Я вздохнул.
— Слушай, — сказал я примирительно, — иди проспись. Мне не хочется драться.
— Ты трус! — заорал он.
Вокруг быстро собиралась толпа, из-за спины мужика появлялись завсегдатаи, некоторые с кружками пива в руках, соскакивали с крыльца и присоединялись к зевакам. Удивительно, как эта жадно глазеющая дрянь страстно жаждет ток-шоу, интервью телеведущих друг с другом, телеразборки кому с кем спать и в какой позе трахаться, но сейчас у плебса только этот эквивалент, а так уже вижу морды будущих домохозяек и футбольных фанатов…
— Да, я трус, — согласился я. — А теперь дай пройти.
— Ты не пройдешь!
— Почему? — спросил я. — Мною заплачено за комнату. Могу зайти и спать, никого не задевая.
— Ты ублюдок!.. А ублюдкам здесь не место!
— Тогда исчезни, — посоветовал я.
Мужик шагнул вперед, широко размахнулся и ударил. Я никудышный боец, нет практики у городского маменькина сынка, но в этом мире, где размахиваются вот так, словно в замедленной киносъемке, я отклонился без особого труда. Его кулак прошел над моим плечом, а сам он ударился о меня грудью и брюхом. Я обхватил его руками и, вскинув на плечо, круто развернулся и сбросил с крыльца грузное тело.
То ли я так быстр, то ли эти люди соображают совсем уж медленно, но он опомнился, только скатившись по ступенькам на улицу. И поднялся медленно, хотя цел, в глазах ярость и недоумение. Я спустился с крыльца, а мужик взревел и ринулся на меня, издали прицелившись кулаком, как вот щас вобьет меня в землю по ноздри.
Я вновь уклонился без труда, поддал ему под зад, стена вздрогнула от удара грузного тела. Мужик обернулся, на лбу ссадина, нос кровоточит, снова заорал и бросился на меня. Уклонившись, я жестко ударил в бок, этот бугай прервал рев, словно выключили. С трудом затормозив, развернулся, постоял и пошел на меня, изготовившись схватить в объятия.
Мои ноги сами отодвинули меня, я приготовился драться на длинной дистанции, нельзя допускать этого гада близко, а то еще укусит, это еще те мушкетеры.
Он протянул лапищи, я отступил и с силой ударил в живот. Громила дернулся, лицо сразу стало белым, как будто из воска, он весь застыл, пасть раскрыл настолько широко, пытаясь ухватить воздуха, что я едва не плюнул туда в вонючую красно-черную дыру. Но вместо этого я ударил коротко и сильно в нос. Хрустнули тонкие кости, кровь выплеснулась тонкими горячими струйками.
Мужик взвыл и ухватился за лицо. Между пальцами побежали красные ручейки. Не такая и жуткая рана, но на самом видном месте, и крови всегда хлещет столько, что любой теряется от шока.
— Не ндравится? — спросил я громко. — Кто идет за шерстью…
С размаха, он уже не видит моего кулака, ударил в лицо еще сильнее. Мои пальцы ожгло больно, но его и вовсе хрустнули. Охнув, он завалился навзничь, обе ладони все еще зажимают раздробленный нос. Вокруг начал собираться народ, мужики кричали, подбадривали, требовали, чтобы встал и дрался, но он остался лежать, выл по-звериному, а кровь хлещет с такой силой, что грозит заполнить весь двор.
— Переключите на другой канал, — посоветовал я народу, — сейчас пойдут новости культуры, а затем погода.
Передо мной расступились опасливо, у меня даже кулаки не разбиты, хотя все видели, как зверски я бил в его окровавленное лицо с переломленными костями носа. Это значит, что могу и еще врезать, ведь только раздразнили.
На крыльце я остановился, выдвинул нижнюю челюсть и, обернувшись, обвел всех феодалье-бараньим взглядом. В голове быстро складывались слова, способные напугать кого угодно и обеспечить нам пустое пространство, куда бы ни двинулись, но в это время краем глаза я заметил в сумерках, как в дверях дальней конюшни появился с обнаженным мечом в руке человек, взглянул на лезвие, вытер клочком ткани, сунул меч в ножны. Он все еще в тени, только я рассмотрел его, сердце застучало чаще. Стараясь не выходить из тени, он крадучись прошел вдоль стены, мелькнул за спинами зевак.
Я еще раз обвел взглядом притихшую толпу, повернулся и вошел в дом. Сердце еще больше участило бег, в голову бросилась кровь, зашумела в ушах.
Не останавливаясь в трапезном зале, я поднялся на третий этаж. Альдер и Ревель стоят в коридоре, я издали услышал хохот, Альдер рассказывает что-то, помогая жестикуляцией, Ревель одобрительно улыбается.
