Отряд воинов в стеклянных доспехах сомкнутым строем атаковал Астартес, выставив перед собой алебарды, но устоять против организованной контратаки Детей Императора у них не было ни единого шанса. Отшлифованное мастерство, с которым Астартес вели сражение, обеспечивало преимущество в вихре огня, смерти и музыки, заполнившем тронный зал.
Люций пригнулся и зигзагами под огнем побежал навстречу воину в золотых доспехах. Лезвие его энергетического меча вспыхнуло яркими искрами, отметая иглы и осколки.
Доспехи его противника казались древними и были украшены не менее изысканно, чем у лорда-командира Детей Императора. В руках воин держал длинное копье, от обоих концов которого расходились смертельно опасные гармонические волны. Люций поднырнул под удар, отступил на шаг в сторону и сделал выпад, нацелив клинок в живот соперника.
Копье с неожиданной для Люция невероятной скоростью перевернулось, и мощный акустический удар отбросил меч раньше, чем тот успел коснуться цели. Люций отпрыгнул назад, а трубы, укрепленные на спине золотого воина, исторгли убийственную звуковую волну. Огромный участок мозаики пола сдуло, словно плитки были не каменными, а бумажными.
Один из стражников упал у ног Люция с развороченной залпом Риланора грудью, затем кто-то из назикейцев подрубил ноги второго воина, и тот осел на пол.
Дети Императора рвались вперед, на помощь своему командиру, но Люций жестом остановил товарищей – это был его личный бой. Он запрыгнул на пьедестал трона, и утренний свет, льющийся из-под купола, резко очертил силуэт золотого воина.
Смертоносное поющее копье устремилось к нему, и Люций, пригнувшись, потянулся вперед всем телом, попытавшись провести колющий удар, но чистая высокая нота изменила направление меча, и клинок нырнул вниз, воткнувшись в пол. Пока Люций вытаскивал меч, копье метнулось к нему, и музыкальное лезвие моментально деформировало пурпурно-золотые доспехи.
Вокруг бушевало сражение, но мастеру меча было не до него – Люций был уверен, что сражается с предводителем восстания.
Только Вардус Праал мог окружить себя такими бесстрашными стражниками.
Люций развернулся, уходя от очередного удара, и оказался позади Праала. Он рубанул мечом по трубам и громкоговорителям. Сверкающее лезвие меча с легкостью рассекло металл, и Люций ощутил жестокую радость.
Но тут из разрубленных труб вырвался громогласный рев, и мощная звуковая волна вышвырнула Люция с помоста.
Удар был такой силы, что броня треснула, и музыка беспрепятственно проникла внутрь доспеха. Люций ощутил, как ее могущество чистейшим незамутненным потоком вливается в его тело. Словно сама его кровь запела, обещая громкую славу и безграничное господство музыки, света и всепрощения…
Люций чувствовал музыку в своей душе и знал, что она нужна ему, нужна, как ничто другое в жизни.
Он взглянул вверх и увидел, что золотой воин легко спрыгнул с тронного возвышения, а по воздуху, словно по воде, расплывались волны музыки и обещаний.
– А теперь ты умрешь! – крикнул Люций, отдаваясь во власть песни смерти.
Потом они назовут это место мавзолеем смерти. Никогда еще Локен не испытывал такого сильного отвращения, как при виде этого пространства. Даже спутник Давина, где болота извергли из своих глубин мертвецов, не был столь отвратителен.
Шум битвы звучал адской пронзительной музыкой, поднимавшейся до безумного крещендо, а зрелище было еще хуже. Мавзолей смерти был заполнен множеством полуразложившихся тел, покрытых гнойными язвами.
Башня, в которой сражались Сыны Хоруса, внутри оказалась больше, чем выглядела снаружи, из-за углубленного пола. В образовавшуюся яму и были сброшены трупы. Это было похоже на гигантскую пиршественную чашу, поднесенную самой Смерти. Над ямой возвышался железный склеп, измазанный кровью, с идущими по кругу надписями, а конек склепа венчала статуя Отца Истваана – массивного бородатого бога, который отбирал души праведных, а остальных швырял в небо, где они должны были тосковать вместе с Утраченными Детьми.
На черном плече Отца Истваана восседала Дева Битвы, и от ее резкого пения у Локена вибрировали нервы, а руки и ноги пронзали вспышки острой боли. Яму окружали сотни истваанских солдат. Побуждаемые пронзительной песней смерти, истваанцы бросились навстречу Астартес, стреляя на бегу.
– Вперед! – закричал Локен.
Еще до того, как он сделал следующий вдох, враги уже были рядом. Через множество арок Астартес бросились в башню и, едва завидев врага, открыли огонь из болтеров. Локен успел сделать несколько выстрелов, и стороны сошлись врукопашную.
Врукопашную вступили более двух тысяч Сынов Хоруса, и амфитеатр усыпальницы превратился в арену безудержной резни, подобную той, что царила на аренах цирков древней Романии.
– Держитесь рядом, плечом к плечу, и продвигайтесь вперед! – кричал Локен, слабо надеясь, что его воины услышат призыв по вокс-связи.
Каждый истваанский солдат, широко открыв рот, завывающим голосом вторил песне Девы Битвы, и шум стоял непереносимый.
В напирающей толпе врагов Локен расчистил небольшое пространство, и Випус, следуя по пятам, пытался расширить его своим цепным мечом. Стратегия и воинское мастерство утратили всякое значение. Сражение превратилось в жестокую и кровопролитную рукопашную схватку не на жизнь, а на смерть.
У подобного противостояния мог быть только один исход.
Локеном овладела тоска. Не вид крови и зрелище множества смертей – он и раньше видел все это в избытке, – а бессмысленная расточительность этой войны повергла его в уныние. Эти люди, которых он убивал… Их жизни ведь что-то значили. Они могли принять Имперские Истины и помочь в создании общества, где человеческая раса была бы единой, и мудрость Императора вела бы их в полное чудес будущее. Вместо этого вероломный правитель обманом превратил их в фанатичных убийц, обреченных на смерть во имя ложных идей.
Люди гибли, и гибли напрасно. Это никак не соответствовало целям Империума.
– Торгаддон! Отбрось их назад и расчисти немного места, чтобы можно было поднять оружие.
– Гарви, это легче сказать, чем сделать! – откликнулся Торгаддон, и кроме его голоса Локен услышал резкий треск костей.
Оглядевшись, капитан увидел, как несколько вражеских воинов набросились на одного из солдат Лахоста. Тот все еще пытался поднять болтер окровавленными, перебитыми руками, но вскоре солдат исчез под массой тел. Локен развернулся и плечом врезался в толпу врагов. Многие дрогнули под его напором, но остальные норовили запрыгнуть на спину, пули и клинки застучали по доспехам.
