— Сынок! — взвыл бородач. Метнулся было к падающему сторожу Сигурда, но, передумал и одним прыжком налетел на Кьятви. Варги не успели удержать его — меч бородача вырвался из ножен, рубанул воздух.
— Сдохни, тварь!
Лезвие сыто хлюпнуло, разрубая человеческую плоть.
— К тебе, Один… иду… — Разрубленное почти пополам тело старика шлепнулось на землю. Бородач, выронив оружие, упал над поверженным врагом на колени, завыл. Затем на четвереньках пополз к неподвижно лежащему под ногами Сигурда сыну. Подполз, подхватил на колени его голову, принялся раскачиваться, бормоча и завывая что-то невнятное. Один из варгов поднял с земли нож старика, помахал, проверяя на легкость, сунул себе за пояс.
Коракша подступил к бородачу сзади, дотронулся до плеча. Сигурд оказался совсем рядом с ним. По спине бонда поползли мурашки, — от друида тянуло холодом, будто из лаза в погребную яму.
— Ты зря убил его, — равнодушно сказал бородачу Коракша.
Глаза бородатого воина были безумными, вряд ли он понимал, что говорит ему варг. Большие ладони все еще удерживали на коленях голову мертвого сына.
— Сапсан [54] не возвращается домой без добычи. — Изогнутый нож Коракши прочертил ровную линию перед глазами бородача. Невольно тот проследил за движением лезвия, затем вновь тупо уставился на варга. «У оружия есть имя. Непонятное имя…» — проскользнуло в голове Сигурда.
— Ты заменишь добычу Сапсана. — Нож опустился на горло бородача, плавно прошел изогнутым острием от уха до уха. Беспомощно взирая на Коракшу, бородач рухнул вниз лицом, прямо на мертвое тело своего сына. Коракша вытер нож о штанину, убрал его. Закрыл глаза, словно принюхиваясь или прислушиваясь к чему-то.
— Уберите со двора падаль. Бонда заприте с монахами, — по-прежнему на открывая глаз, произнес он. — Я чую запах удачи. Завтра утром мы спасем души тех, кто умер в капище Шверина. Одну мы уже вернули…
Монахи были заперты в подвале, рядом с бочонками, пропахшими квашеной капустой и плесенью. Подвал оказался тесным, монахи сидели гурьбой, плотно прижимаясь друг к другу плечами. Голова Ансгария возвышалась над прочими.
Варг, приведший Сигурда, втолкнул его внутрь. Захлопнул дверь, не дожидаясь, пока бонд скатится по склизким ступеням. Наступила темнота, наполненная шорохом одежд, тяжелым дыханием и молитвенными шепотками. Ансгарий первым негромко произносил слова молитвы, нестройный хор голосов вторил ему, провозглашая в конце одно и то же слово:
— Аминь…
Ощупывая пол вокруг себя, Сигурд поднялся на колени, потер ушибленный локоть, покрутил головой, надеясь разобраться кто где. Затем вытянул вперед руку, коснулся чего-то мягкого и теплого. Прошептал:
— Ты кто?
— Брат Матфей, — откликнулся невидимка. — Убери пальцы от моего глаза.
Сигурд послушался. Перевернулся, сел на задницу, обхватил руками согнутые колени. Он ничего не мог поделать, оставалось лишь сидеть и ждать. Вспомнился Кьятви, его сморщенное лицо, блеклые по-стариковски глаза. Кьятви был стар, но разве кто-нибудь осмеливался назвать его стариком? Он был воином и умер как воин — с оружием в руках. Должно быть, теперь он шел по сияющему Бельверсту к жилищу Асов[55], и Хеймдалль отворял пред ним золотые ворота… А Сигурд был бондом и оставался им. Иначе не торчал бы в подвале вместе с покорными, как козы, монахами, ожидая своей участи…
— Бонд!
За собственными мыслями Сигурд не услышал оклика. Монахи попрежнему что-то бормотали, но Ансгарий уже не заводил первые слова. Его заменил Симон — бонд узнал знакомое бормотание.
— Бонд! — снова позвал голос в темноте.
Сигурд пошевелился, откликнулся:
— Я здесь.
Темнота задвигалась, закачалась тенями. Одна из теней приблизилась к бонду, склонилась. Белое пятно лица подплыло совсем близко.
- Ансгарий? — узнал Сигурд.
Настоятель подобрал полы длинного одеяния, присел подле урмана. От него пахло чем-то дымно-мятным. Монахи называли этот запах запахом ладана…
— Тебе нужно вернуться на пристань, — сказал Ансгарий. Предупреждая вопросы Сигурда, положил ладонь ему на колено. — Не говори — слушай. Хорошо?
— Хорошо, — глупо повторил Сигурд.
— Скоро варги успокоятся. Тогда мы уйдем из монастыря… Мы уйдем достаточно далеко, за городской вал, и тебе придется очень быстро бежать, чтоб успеть вернуться к началу боя. Когда ты увидишь своего хевдинга, ты скажешь ему, что Бернхар не выступит и не ударит в тыл варгам. Ты скажешь, что граф нарушил клятву гостеприимства, нарушил законы людские и божеские. Ты скажешь, что подмоги не будет, скажешь, что Господь не оставит мудрых, бегущих от зла, и что вам надо уходить…
— Но Рагнар…
— Рагнар еще не знает о предательстве. Он будет сдерживать напор варгов и ждать, когда из крепости на помощь ему выйдут люди Бернхара. Так было уговорено после схода на площади. Но Бернхар послал человека к варгам и пообещал, что не станет вмешиваться, если они не начнут разорять город. Когда Рагнар узнает, что остался один, он уйдет, и будет спасено много невинных жизней. Ты скажешь ему…
— Рагнар не уйдет, — забыв об обещании не перебивать, вновь возразил Сигурд. — Он нападет на предателя.
— Нет, не нападет. Я слышал, будто он подписал грамоту, в которой давал слово не нападать на крепость, если только люди из крепости не нападут на его людей первыми. Люди графа не выйдут из крепости, не нападут на Рагнара и тем самым не нарушат договор. Если же сам Рагнар нарушит его - во всех северных странах, где есть христиане, он станет ниддингом. Эрул вспыльчив, но умен, он не сделает подобной ошибки.
Бонд закусил губу. Все вставало на свои местах настойчивость графа в подписании договора, и его, Сигурда, в том участие… Бернхар обманул всех, даже Красного конунга. Если б тогда Сигурд мог знать…
— Все равно Рагнар не побежит от варгов, — успокаивая самого себя, сказал он. — Конунг эрулов слишком горд, чтоб бежать от равного войска.
Бонд не лгал, называя войско варгов равным армии Рагнара. Пока его тащили через главную залу монастыря, он видел варгов, расположившихся на ночлег прямо на полу залы. Их было совсем немного, навскидку — около двух-трех сотен. Спали вповалку, накрывшись длинными плащами из шкур, положив друг на друга головы и обнимая свое оружие. Возможно, еще человек сто прятались в кельях или в пристройках, но все равно их было немногим больше, чем эрулов и урман.
— Ты плохо знаешь друидов, — вздохнул Ансгарий. — Они — дети ада. Варги призывают их, когда хотят справить обряд на человеческой крови. У каждого из них есть при себе обрядовый кинжал, забирающий души убитых. Эти души вселяются в тела друидов и живут там, давая им сатанинскую силу. Я слышал, что многие из друидов берут себе не только душу, но и жизнь убиенных врагов, и тогда у них становится много жизней и их почти невозможно убить. Коракшу убивали уже трижды. В последний раз Бернхар казнил его на городской площади шесть лет назад. Его повесили, и он болтался на виселице до полуночи. В полночь его тело исчезло вместе с петлей, а спустя год он пришел в Гаммабург со своими людьми и с петлей на шее. Он смеялся и называл Бернхара глупцом. После его ухода от неизвестной болезни умерло много людей. Аббат Эбо Реймсский, и Гетти из Трира, и Дрого — епископ Меца [56] пришли сюда и поняли, что эта земля не освящена, поэтому Господь не видит страданий живущих на ней. Тогда Людовик, с их согласия, повелел утвердить Гаммабургскую кафедру, епископ Дрого провел мою хитротонию [57], а я решил воздвигнуть большую церковь в городе и монастырь близ города во славу Господа нашего Иисуса, чтоб освятить проклятое место. С тех пор как была построена церковь и заложен первый камень монастыря, варги не появлялись на земле Гаммабурга. Но теперь они здесь, в святых стенах…
