Мышелов пронзил его взглядом:
– Ах ты, старый скряга, норовишь на топляке поживиться! На дне моря похоронено то, что тебе и не снилось и что я сам ни за что не стал бы доставать оттуда. Скажи, Урф, кто был сегодня рядом с водоворотом, – раз уж он вновь заворочался, стало быть, кто-то приложил к этому руку. Без колдовства тут не обошлось, нутром чую.
– Нет, капитан, не было никаких колдунов, вообще никого не было, – заверил его старик. – Пшаури и Скаллик, – кивнул он в сторону этих двоих, которые как раз занимали места за столом, – выходили в ту сторону на «Крингле» и стояли на якоре, но не долго. Они могут подтвердить мои слова.
– Что? – И снова сдавленный полувопль-полухрип сорвался с губ Мышелова, когда он резко повернулся к тем, на кого указал старый мингол. – Вы брали «Крингл»? Лазили в Мальстрем?
– А что такого? – нахально отпарировал Скаллик. – Я же говорю, ходили рыбачить. Встали там на якорь ненадолго. Пшаури нырнул разок. – (Старый Урф утвердительно кивнул.) – Вот и все.
– С тобой пусть Фафхрд разбирается, – отрезал Мышелов, поворачиваясь к его спутнику. – Что тебе там понадобилось, Пшаури? Зачем ты нырял? Что ты надеялся найти? Зачем нужно было лезть в пасть Мальстрема без моего приказа или разрешения? Что ты вытащил на поверхность?
Багрово вспыхнув, Пшаури отвечал, глядя ему прямо в глаза:
– Капитан, ты несправедлив ко мне, Скаллик знает все. Он был со мной.
– Он ничего не нашел, – подтвердил Скаллик решительно. – А если бы и нашел, то отдал бы тебе, я уверен.
– Я вам не верю, – заговорил Мышелов снова. – Вы оба нарушили дисциплину. Но с тобой, лейтенант Пшаури, я разберусь по-своему. До конца этого месяца ты разжалован в матросы. В начале следующего я пересмотрю свое решение. До тех пор вопрос закрыт. Не хочу больше ничего слышать об этом деле.
Фафхрд шепнул сидевшей рядом Афрейт:
– Два приступа гнева за один вечер! Нет, что ни говори, а проклятие старости еще не до конца его отпустило.
Афрейт прошептала в ответ:
– Думаю, он отыгрывается на Пшаури за то, что ему не дали помучить девочку всласть.
Пшаури. Капитан, ты напрасно меня обвиняешь.
Мышелов. Я сказал «хватит!»
Урф. Капитан, я указал на твоего лейтенанта и сержанта Фафхрда лишь для того, чтобы они подтвердили мои слова, а не для того, чтобы ты обвинял их.
Гронигер. Мы, жители Льдистого, больше всего не любим чародейства, суеверий и бездоказательных обвинений. Жизнь и без них достаточно тяжела.
Скаллик. Сегодня вечером здесь прозвучало достаточно обвинений и оскорблений…
Фафхрд. Вот и давай не будем их умножать. Закрой рот, сержант!
Все это время Мышелов сидел неподвижно, хмуро уставившись в одну точку. Губы его были плотно сжаты: не считая нескольких отрывистых, грубых фраз, брошенных им Пшаури и Урфу, больше он ничего не произнес.
Афрейт поднялась со своего места, а следом и Сиф, сидевшая за противоположным концом стола.
– Господа, – обратилась первая к собравшимся, – вы очень нас обяжете, если последуете мудрому примеру капитана Мышелова и не будете обсуждать здесь это странное и неприятное событие. – С этими словами она обвела взглядом собравшихся, подчеркнуто задержавшись на Пшаури.
– И потом, сегодня ведь канун Дня Полной Луны, – добавила Сиф.
– Так что, пожалуйста, доедайте ваш ужин, – с улыбкой продолжала Афрейт, – не то я решу, что наша стряпня вам не по вкусу, – Да не забывайте наполнять кружки, – дополнила Сиф. – В вине – истина.
Когда обе женщины сели, Фафхрд и Гронигер слегка поаплодировали им в знак согласия, и девочки, подражая взрослым, тоже захлопали в ладоши.
Старый Урф прокаркал:
– Верно говорят: молчание – серебро.
Мэй, сидевшая рядом с Пальчики, сказала ей:
– У меня есть лишняя белая туника, могу одолжить тебе на завтра.
Гейл тут же добавила:
– А у меня есть лишняя чадра. А у Клут есть…
– Если, конечно, ты не хочешь пойти в своих вещах, – перебила сестру Мэй.
– Нет, – тут же последовал ответ. – Я на Льдистом. Я хочу выглядеть так же, как вы. – И она улыбнулась. Сиф шепнула Афрейт:
– Странно, хотя я и понимаю, что сегодня вечером Мышелов вел себя как настоящее чудовище, я все-таки не могу избавиться от ощущения, что он прав. И Пальчики, и Пшаури в чем-то солгали, каждый по-своему. Она так невозмутимо обо всем говорила, как сомнамбула.
– А Пшаури – он всегда старается произвести впечатление на Мышелова, добиться его похвалы, а на того эти старания плохо действуют. Две недели назад из Ланкмара приходил торговый корабль – «Комета», так, кажется, он назывался, – и с ним Пшаури получил письмо, запечатанное зеленой печатью. С тех пор в его стычках с Мышеловом появился новый оттенок, какая-то тяжесть.
Афрейт ответила:
– Я тоже почувствовала, что Пшаури как-то изменился. А что было в письме?
– Понятия не имею.
– Тогда скажи мне: твое странное ощущение насчет Мышелова и этих двоих – оно лично твое или послано Богиней?
– Не могу сказать наверняка, – ответила Сиф, и обе женщины устремили взгляд на подернутую легкой дымкой выпуклую луну, скалившуюся в небе, словно череп.
Афрейт. Быть может, завтра, во время ночной церемонии, мы получим ответ.
Сиф. Нам нужно будет понастойчивее задавать вопросы.
Следующая ночь на Льдистом выдалась удивительно холодной. Налетевший с севера ветер принес на своих ледяных крыльях снег, и бушевавшая всю ночь метель исторгала жалобные звуки из массивного деревянного колокола, раскачивавшегося в просторной, словно пасть морского чудовища, арке храма Луны. Эти звуки, напоминающие об одиночестве и смерти, проникали в сны обитателей острова, заставляя их видеть кошмары, в которых они сражались с монстрами или убегали от погони. Когда бледные лучи зари пробились сквозь снеговые вихри, оказалось, что Фафхрд, провалившись в полный тяжелых видений сон, ухитрился взобраться по переплетению серебряных и золотых прутьев, украшавших изголовье кровати в гостевой спальне в доме Сиф, под самый потолок, утащив за собой и одеяло, и теперь висел, словно распятый. Афрейт, ухватившей его за лодыжки, снилось, будто они скитались по заснеженной пустоши, как вдруг налетел порыв ледяного ветра и зашвырнул Северянина так высоко, что тот казался размером не больше чайки. Выяснилось также, что и Серый Мышелов, не просыпаясь и не открывая глаз, сполз с другой кровати – менее роскошной, чем первая, – в которую они с Сиф улеглись накануне вечером, и, совершенно голый, если не считать прикрывавшей его простыни, залез под этот предмет мебели. Сиф приснилось, что они с Мышеловом шли по каким-то бесконечным подземным коридорам, причем единственным источником света в окружавшем их мраке было призрачное свечение, исходившее от верхней части лица ее спутника: похоже было, будто он надел светящуюся полумаску, за который его глаза казались двумя черными провалами. И вдруг Серый исчез, проскользнув в какой-то люк, на котором фосфоресцировала сделанная ланкмарскими иероглифами надпись: «Нижний мир».
