— Тенгель! — насмешливо фыркнула старуха. — Тенгель глупец! Он обладает силой и не хочет ею пользоваться. Единственное, чего он хочет — уничтожить ее. Я не хочу видеть здесь Тенгеля. А что ты могла бы сделать в этом доме? Такая работа тебе не по силам.
Силье испугалась гнева старухи.
— Тенгель был очень добр ко мне, — тихо сказала она. Ей казалось, что она должна защищать его, даже если это будет раздражать старуху.
— Но он не хочет зачать в тебе ребенка, — выкрикнула Ханна. — Он — единственный, кто может продолжить эту силу, а он хочет уничтожить ее.
«Как она обо всем этом может знать? — испуганно подумала Силье. — Она же просто лежит здесь и ни с кем не встречается.»
— Он — не единственный, — возразила она. — Суль…
— Суль — это тупик. Это ты, девушка, должна продолжить наследие первого, великого Тенгеля. Ты — единственная, кто может изменить безумные замыслы его потомков. Ты, только ты!
Силье склонила голову.
— Вы знаете, что я этого хочу, матушка. Вы чувствуете мои желания, не правда ли?
— Да, — угрюмо улыбнулась старуха. — Я ощущаю твои чувства, ощущаю огонь, бушующий в тебе. И ты женщина Тенгеля, потому что вас связывает нечто больше, чем желание близости. Я дам тебе напиток, я заставлю его…
— Нет! — сказала Силье твердо. — Я не хочу любви, вызываемой колдовскими чарами. Если я не могу добиться его без колдовства, значит, я недостаточно сильна.
— Ты поистине самая смелая маленькая тварь, какую я только видела, — сказала Ханна. — И к тому же ты гордая. Остерегайся гордости, Силье! Это — опасная ноша. — Смех ее был необычным. — Значит, ты осмеливаешься отказаться от моей помощи! Но это, конечно, потому, что ты пришелец в этой долине и не знаешь нашей власти. Знаешь ли ты, что я могу уничтожить тебя, не прикоснувшись к тебе?
— Мне об этом рассказывали. Но меня огорчает то, что вам здесь может быть плохо.
Ханна откинулась назад в постели.
— Ты являешься женщиной Тенгеля, — сказала она с удовлетворением. — Делай, что можешь, и тогда будет то, что ты хочешь. Он еще придет. Ты, впрочем, видела это?
— Что? — спросила Силье, не понимая, о чем говорит старуха.
Ведьма засмеялась.
— Я видела Тенгеля, когда он родился. И я подумала, что если бы женщины только знали, то они бы выстроились в очередь, ожидая, когда он будет взрослым. Но для девственницы это ничего не значит.
Наконец-то до Силье дошло, о чем шла речь. Она почувствовала, что ей стало жарко от отвращения. Фу, как гадко!
— Да, да, — громко хихикала старуха. — Именно так!
Силье потребовалось усилие, чтобы взять себя в руки. Она сменила тему разговора.
— Не можете ли вы… сказать мне, каким будет мое будущее?
Над лачугой повисла напряженная тишина.
— Я могла бы, пожалуй, это сделать. Но что касается Тенгеля, то я не могу видеть, будет ли твое будущее связано с ним. Потому что он обладает такой же силой, что и я, и он не дает мне видеть. Во всяком случае, ты будешь осчастливлена рождением ребенка. Но от кого, не могу сказать. Из-за моего строптивого родственника. Иди домой и дай ему урок, Силье! Очаруй его своей молодостью и теплотой, так, чтобы он не был уверен, что он посеял в тебе свое семя, пока не будет поздно.
Румянец залил щеки Силье. Она поклонилась, взяла пустой короб и, провожаемая молчаливым Гримаром, вышла из домика. Когда она вошла в лес и убедилась, что никто не мог ее видеть, то закрыла лицо руками. Ее тело дрожало от страха и стыда, а зубы стучали. Теперь она знала, что пока она могла продолжать род, ей нечего было бояться злой Ханны.
Она не осмелилась ничего рассказать о посещении стариков. Шли самые суровые зимние месяцы. Ветер завывал за углами дома, и снегу наметало под дверь так много, что зачастую было невозможно выйти по утрам. Силье окрепла и могла снова взять заботы о детях на себя. Постепенно все в доме пошло на лад. Даг выздоровел, а Суль щебетала, довольная и радостная, пока все шло так, как она хотела. Но они, конечно, уставали друг от друга. Вынужденное пребывание в доме из-за сильных холодов сказывалось на настроении каждого. Парадная горница выглядела порой точно поле сражений, но только применяя иногда силу, Силье удавалось держать свое хозяйство под контролем.
После того как она напряла ниток, началась работа за ткацким станком. Часы, проводимые за этим занятием, давали ей возможность возвыситься над скучной домашней повседневностью. Когда соседи услышали о том, как красиво она ткет, они начали навещать ее, чтобы посмотреть. Это радовало и одновременно пугало Силье, потому что она никогда не знала, чем будет их потчевать. Ее пирожки всегда немного подгорали, сыры были либо слишком рыхлые, либо слишком твердые, ничего не получалось так, как было задумано.
Соседки дали ей хорошие советы, касавшиеся техники ткачества, а взамен получили от нее новые образцы узоров.
Особенно изумляла Силье, ограниченность их болтовни. Их язык был очень простым, а словарный запас ограниченным. Это же касалось и тем разговоров. Единственное, о чем они болтали, были беды и благополучие соседей, а также ведение хозяйства. Точка. Если Силье пыталась затронуть такие темы, как история, культура, религия или что-то более повседневное, то наступала тишина. Они не знали ничего о жизни за пределами долины и явно не хотели знать. Словно эта долина была единственной в мире.
Силье видела Тенгеля чрезвычайно редко. Он приходил помогать ей в самой тяжелой работе, которую надо было выполнять вне дома, заботился о том, что бы они ни в чем не нуждались. Но он избегал встречаться с ней взглядом. Силье знала, почему, и мирилась с его отсутствием. Но случалось, разумеется, что их взгляды встречались и задерживались, и тогда между ними возникало своеобразное, почти поющее молчание. И они знали, что ничего не изменилось. Или, может быть, все-таки изменилось? Может быть, их томление достигло кристальной ясности, предела, за который Силье боялась заглядывать, и она держалась подальше от него, как только могла.
Тенгель со своей стороны разговаривал с вождем. Они оба сидели на льду, пытались наловить рыбы, чтобы увеличить запасы продовольствия. Каждый прорубил свою лунку, и они должны были все время следить за тем, чтобы проруби не затянулись льдом. Ветер щипал за уши, но порой долетало более нежное дуновение, предвещавшее будущую весну. Вождь был одним из немногих, кто не совсем избегал Тенгеля.
— Что ты будешь делать с Силье? — спросил он неожиданно.
Тенгель растерялся.
— Как это?
— Ее присутствие будоражит юношей. Они заглядываются на ее дом, они дерутся из-за нее.
— Я этого не знал, — сказал Тенгель, сдвинув брови.
— Нет, они не осмеливаются показываться. Но однажды здесь что-то произойдет. Ты должен выдать ее замуж, и как можно скорее. Молодая девушка, живущая совсем одна… это слишком большое искушение для молодых людей.
