— Они посмели! — прошептал он с гневом и потрясением, которые по здравом размышлении выглядели нелепыми: конечно же, варвары посмели. Но одно дело знать, а совсем другое — увидеть. — Они посмели ограбить дом владыки благого и премудрого!
— Для них это всего лишь хранилище золота и украшений, — заметила Ингегерд.
Она, конечно, была права. Ухмыляющийся хамор тащил из храма икону Фоса, прихваченную не из-за красоты, а ради позолоты. Наверное, он подумал, что икона сплошь золотая, хотя по весу мог бы и догадаться, что это не так. Другие кочевники выносили вещи побогаче.
— Быстрее, — прошипела Ингегерд. — Мимо них, пока добыча для них важнее крови.
На этот счет она тоже была права. Хаморы, довольные награбленным, на какое-то время успокоились. Они позволили прелату и женщине пройти мимо, лишь мимолетно взглянув на них. Неподалеку, в нескольких домах от храма, другие кочевники вломились в таверну. Вино и пиво привели их в такой же восторг, как их товарищей в храме — золото.
Более всего Ршава боялся, что на них с Ингегерд нападут сразу несколько хаморов. Даже если он одолеет одного или двоих, это лишь разъярит остальных — а своего поражения он не мог допустить категорически. Ингегерд, вероятно, могла такое допустить еще меньше Ршавы. Его хаморы, скорее всего, просто убьют, а вот ее…
Ингегерд словно прочитала его мысли.
— Не терзайтесь, — сказала она, когда они торопливо шли мимо таверны. — Со мной они не смогут развлечься. Я знаю, как перерезать себе горло, если удача от нас отвернется.
— Пусть благой бог это предотвратит, — пробормотал Ршава.
— Да, воистину, пусть предотвратит, — спокойно ответила Ингегерд. — Но если он этого не сделает, я смогу о себе позаботиться.
Вообще-то ее слова граничили со святотатством. Как мог простой смертный осмелиться противопоставить свою волю воле Фоса? Самоубийце же было суждено упасть с Моста Разделителя в вечный лед. Однако самоубийство при подобных обстоятельствах… Ршава понял, что не может порицать такой поступок. Да и владыка благой и премудрый наверняка снизойдет к их отчаянному положению.
— Быстрее, — сказал прелат, когда они шли мимо таверны. — Если они заметят, что ты женщина… все осложнится.
До сих пор, казалось, никто не заметил, что Ингегерд — женщина. Удивительно: кочевники обращали на нее внимание не больше, чем на самого прелата. Из таверны доносились удивленные и радостные возгласы: хаморы настолько увлеклись найденным вином и пивом, что на время позабыли о других удовольствиях. И Ршава увел Ингегерд за угол быстрее, чем варвары успели хоть что-то заподозрить.
— Пустите меня вперед, — предложила она. — Пожалуй, я смогу их со следа сбить в лабиринте этих улочек.
— Попробуй, — согласился Ршава. — Только постарайся не идти по чистому снегу, иначе им будет легче нас выследить.
— Веская мысль, — кивнула Ингегерд. — Теперь сюда… — она свернула налево, — и вот по этому переулку.
До них здесь прошли всего двое или трое, и беглецы старались наступать точно в оставленные следы. Халогайка указала вправо:
— Теперь сюда, и до ворот должно быть совсем близко.
Тут возник новый интересный вопрос: смогут ли они выйти? Открыты ли ворота? Бродят ли возле них кочевники? И даже если они с Ингегерд покинут Скопенцану, что будет дальше? Смогут ли они добраться по открытой местности до ближайшей деревни или даже до ближайшей фермы? И как им это сделать, не оставив за собой следов?
Так что получался не один интересный вопрос, а скорее полдюжины. И если беглецы не смогут разрешить эти вопросы, им вскоре придется отвечать на другие — явно последние в своей жизни. Рассказать о них ни Ршава, ни Ингегерд уже никому не смогут…
Ворота оказались распахнутыми. Ршава облегченно вздохнул, выпустив в морозный воздух облачко пара. Они с Ингегерд не были первыми, кто бежал этим путем. Толпы кочевников возле ворот он тоже не увидел. В Скопенцане хаморов ждало больше развлечений, чем за ее стенами. Скорее всего, они полагали, что поохотиться на беглецов смогут и на досуге. Скорее всего, они были в этом правы; но прелат не желал становиться добычей.
— Выходим! — сказал он Ингегерд.
— Выходим, — согласилась та, и они выбежали за ворота.
Оказавшись от стен на расстоянии выстрела из лука, они ненадолго остановились перевести дух. Если и было на свете более выматывающее занятие, чем бег по снегу, Ршава не мог его себе представить.
Повернувшись к городу, он погрозил кулаком прочным каменным стенам и варварам за ними.
— Проклинаю хаморов! — крикнул он. — Да постигнут их те же страдания, которые они причинили другим! Да умрут они так, как убивали невинных ведессиан! Да сгорят они так, как горит по их вине Скопенцана! И да уничтожит чума всех тех убийц, кого не настигли другие мои проклятия!
Он плюнул в снег. Ингегерд кивнула с суровым одобрением:
— Отличное проклятие, святейший отец. Не думаю, что кто-либо из моего народа смог бы кочевников сильнее проклясть. Пусть оно глубоко их поразит. Так глубоко, как поразило ваше проклятие человека, что ополченцами командовал.
Ршава не хотел бы, чтобы она упоминала Токсара. Но потом внезапно подумал: а почему бы и нет? Если он действительно проклял Токсара, почему он не может сделать то же самое и с хаморами? А он этого хотел — проклясть варваров.
— Да будет так, — произнес он, признав такую возможность. — А теперь, думаю, нам стоит отыскать какое-нибудь укрытие.
— Да, это было бы очень хорошо, — согласилась Ингегерд. — Сейчас столько снега навалило, что трудно понять, где дорога.
Когда снег весной растает, дорога недели на две исчезнет в море грязи, а горожан и крестьян будут терзать комары и мошка. Но это произойдет еще не скоро; пока в этих краях правила зима. Ршава указал вперед, на яблоневый сад с белыми, безлистными деревьями:
— Идем туда. Где есть сад, должна быть и ферма. Если там все еще живут люди, то, может быть, они нас впустят. А если там никого, мы сможем немного отдохнуть, развести огонь…
— Лучше не надо, — перебила Ингегерд. — Дым привлечет больше любопытных глаз, чем мы увидеть захотим.
Ршава поклонился:
— Ты права, конечно же, а я не прав. Но сегодня холодно, а ночью станет еще холоднее.
— У меня толстое одеяло. — Она похлопала по своей ноше. — Если мы под ним вместе ляжем, нам будет тепло. Или хотя бы не очень холодно.
На секунду ее слова шокировали прелата. Потом до него дошло, что она имеет в виду именно то, что сказала: это, и только это. Он тяжело вздохнул. Лежать рядом с любой женщиной — уже искушение для священника. А лежать рядом с женщиной, которая давно его восхищает… Ршава опять вздохнул.
