— Сдаётся мне, что лисы, хорьки и ёжики к селянам не относятся, — говорит брат Амадей.
— Пра–авильно ска–зано… — подаёт голос брат Теофил. — Догнать! Поймать! Допросить ежа!
Такого оборота событий я не ожидал. Церкачи отработанным приёмом разбились на две шеренги, охватили значительный участок леса, стали сжимать кольцо. Трёх ежей я успел вывести из окружения, но двух пришлось прятать. Церкачи их не нашли. Нужно быть очень большим параноиком, чтобы искать ёжика на вершине ёлки.
В столовой встретил Лиру, какого–то старика и богато одетого мальчишку лет семи.
— Коша, это Антуан, сын сэра Блудвила, а это его наставник, Мерлин Чернильница.
— Приятно познакомиться, Дракон, — сказал я. — А это — Сэм–младший, велосипедист, — добавил я, услышав за стенкой грохот падения и проклятье, произнесённое от чистого сердца.
Лира рассказала, что вернула сорок человек из своего гарнизона в замок Блудвилов, что Антуан будет учиться в Замке, а чтоб с ним и Мерлином ничего не случилось, с ними будут два кибера, которые скажут, куда можно, а куда нельзя, что цена на лошадей после исчезновения отряда церкачей упала втрое, что два церкачьих шпиона успешно наращивают жир, через месяц их можно будет выпускать, что церкачи из замка Тэриблов сегодня утром согнали крестьян из ближайших деревень и заставили корчевать кустарник и чистить ров, что она взяла десять киберов–ремонтников, комплект аккумуляторов и детали для маленького ветряка. Будет делать у себя в замке малую энергоцентраль. А то безобразие — есть четыре компьютера, а воткнуть некуда. Во всём замке ни одной розетки — каменный век!
— Как же ты всё это до замка довезёшь?
— Как сюда прилетела, так и назад. На Кузнечике.
— На ком?
— Ну, на вертолёте.
— У тебя же прав нет. Ты экзамен не сдавала. Тебя компьютер к управлению не должен допускать.
— А автопилот на что? Я на карте показываю, куда мне надо, он и летит. Мы с Сэмом всё время летаем. Так быстрее. Ты не сердись, как только Кузнечик не нужен, мы его тут же назад отсылаем.
— Вы так весь народ перепугаете.
— Коша, все уже знают, и никто не боится. Наверно, и в Литмунде знают. Ведь уже целая неделя прошла. Да, Коша, завтра Энни из ванны вытаскиваем, идём к тебе, обсудим, что ей скажем.
— Лучше послезавтра. Завтра кости ещё толком не отвердеют.
— Послезавтра никак нельзя. Послезавтра дождь будет, а завтра солнце.
— Откуда ты знаешь?
— Главный компьютер сказал. А Энни мы предупредим, чтоб день–два руку не напрягала.
— Всё равно не пойму. Здесь, вроде, крыша не течёт.
— Коша, как ты не понимаешь, она должна проснуться на воле. Чтоб солнце в глаза, и поля вокруг.
— Уговорила красноречивая, идём, обсудим.
Войдя в мою комнату, Лира уставилась на драконочку и застыла. Потом подбежала поближе, подставила стул, потрогала рукой, отбежала подальше.
— Коша, как это…
— Тебе нравится?
— Они как сёстры. Энни и дракониха. Я раньше думала, это дракон. А теперь вижу, дракониха.
— Драконочка.
— Как красиво…
Давно я не чувствовал себя таким польщённым и счастливым.
Тёплый, безоблачный день. Только сейчас замечаю, что на деревьях пожелтели листья. Осень. Но Лира всё предусмотрела. За моим хвостом на металлических штангах установлена зеркальная стена десять на тридцать метров. Она отражает на нашу лужайку солнечные лучи и загораживает от ветра. Поэтому здесь тепло и уютно. Грею брюшко на солнце. Рядом в шезлонге загорает Лира. Она разделась до купальника моды конца двадцатого века — две тоненькие полоски ткани, переходящие в шнурки, и такой же купальник одела на Энни. Шезлонг Энни чуть в стороне. Рядом кучка одежды, столик со всякими вкусностями. Невдалеке привязана к дереву осёдланная лошадь. Рядом со мной компьютер с передатчиком, а метрах в пяти большой стереоэкран. Всё, вроде, продумано, оговорено ещё вчера. По прогнозу компьютера медицинского центра, Энни должна проснуться минут через тридцать. На фоне её загорелого тела новая кисть руки выглядит как белая перчатка. Лира подходит к столику и наливает бокал яблочного сока. Вся правая ягодица у неё желтеет застарелым синяком.
— Где ты такой синяк заработала?
— С Бычка свалилась. — Пытается изогнуться и осмотреть синяк.
— Это когда с Блудвилом билась?
— Ага. — Переключает передатчик на большой экран, поворачивается нужным ракурсом к объективу, изучает увеличенное изображение синяка на экране и очень огорчается.
— Лира, объясни мне, как тебе в голову пришло вызвать на бой до смерти такого медведя? Он же весит вдвое больше тебя.
— Коша, не ругайся. У меня всё было продумано. Я копьё к аккумулятору подключила, две тысячи вольт! Бычка заземлила. Потом покажу, какие ему подковы заказала, как башмаки. На лошадях и быках всё проверила. Мне нужно было только копьём его коснуться. Его лошадь сразу бы через голову кувырнулась. Только Бычок не понял, и мы столкнулись.
— И сэр Блудвил рубил тебя, лежачую, как дровосек. Куда ты так торопилась? Ведь только–только в замке закрепилась.
— Коша, — говорит она совсем тихо, — у меня времени не было. Я думала, тебя уже нет, а мне на все подвиги три месяца осталось.
— А потом?… Церкачи?
Молчит, думает.
— Нет… Помнишь, ты согласился взять в замок женщин с грудными детьми? Меня возьмёшь?
— Так ты?…
— Ага. Мне одна бабка на седьмой день сказала. Сначала сказала, что у меня походка изменилась, потом долго–долго пульс щупала, на двух руках сразу, глаза разглядывала, в мочку уха иголкой колола, а потом говорит, что я маленького жду. Я вначале сомневалась, а потом компьютер в медицинском центре подтвердил. Только если спросишь, кто отец, я тебе больше не друг! Нет у него отца.
— Кто будет? Мальчик? Девочка?
— Не знаю и знать не хочу. Когда будет, сама увижу. Можешь спросить у компьютера, только мне не говори.
— Вот почему. А мы с Титом головы ломали, куда ты так торопишься. Да, за что ты с оруженосцем так жестоко обошлась? Ты же мне обещала!
— Я справедливо всё делала! Что он с тобой, то и я ему! — даже слёзы на глазах от обиды. — А он сам дурак! Хвастаться не будет. Он твой зуб принёс, два когтя, уши и кончик хвоста. И ещё крыло. Сказал, что все зубы тебе выбил, лапы отрубил, только они тяжёлые, без лошади не вывезти, а там болото. А потом Сэм пришёл, сказал, что ты сам мёртвый, но лапы на месте. Только уже поздно было. Коша, а тебе очень больно было?
— Нет. Я всё видел, слышал, но ничего не чувствовал. Как под наркозом.
— Под кем?
— Лекарство такое, боль снимает.
