— Да он был не гопник, — попытался возразить Антон. Римма закатила глаза.
— Послушай меня, Антоша, я тебе в матери гожусь. У тебя есть талант, но ты предпочитаешь не видеть то, что для всех кругом очевидно. Она тебя использует, и использует именно для всей этой мерзости. Ты веришь, что она общалась с этим духом?
Антон пожал плечами.
— Он воздействует на неё, — Римма посыпала капусту чем-то серым и остро пахнущим из баночки в горошек. — Девица уже просто кукла для чёрных сущностей, её душа выгорела… а тобой она питается. Сосёт энергию. Причём это так давно началось, что ты уже привык. Ты от неё зависим, Антоша. С этим пора кончать.
Антон машинально покачал головой.
— Не спорь, — сказала Римма. — Эта девица — энергетический вампир. Хочешь капустки?
Антон снова потряс головой. Ему было тоскливо.
— Она полезная, — сказала Римма, накладывая капусты на Жорочкину тарелку. — Я о капусте говорю. А твоя Лариса… Ты же сам составлял ей натальную карту. Неужели тебе это ничего не объяснило?
Антон с отвращением посмотрел, как Жорочка ест капусту. Заглянул в чашку с жидким травяным чаем, которую Римма поставила перед его носом. Ему хотелось котлету, но при Римме поедание мяса не обсуждалось вообще, а поедание мяса в пост — в особенности. Антон вздохнул. Римма присела за стол и принялась изящно кушать капусту.
— Сегодня у меня будет гость, — сказала она, жуя и поглядывая на часы. — Молодая женщина, разведённая, на которую навёл порчу бывший муж или кто-то по его заказу. Я предложила бы тебе остаться. Ты дождёшься конца сеанса, а потом мы подумаем, как избавить тебя от энергетического вампира. Хорошо?
Антон кивнул. Ему было грустно. Хотелось защищать и выгораживать Ларису вопреки очевидным фактам, вроде гороскопа и её чёрной ауры. Антон поймал себя на безумной мысли, что почему-то хочется защищать и выгораживать и Ворона тоже — хотя бы в том, что он уж точно не был гопником. Но Римма говорила вещи, справедливые в целом — и нелепым казалось цепляться за частности.
И было интересно взглянуть, как снимают порчу.
Поэтому Антон не стал ничего говорить. Он просто сидел в хорошенькой, чистенькой кухоньке Риммы, давился чаем с привкусом затхлого сена и бездумно рассматривал банки с какими-то сушёными травами, холодильник с экологической эмблемой на дверце и овёс, прорастающий в тарелке на подоконнике. А Римма мыла тарелки из-под капусты, снимала передничек и подкрашивала губы тёмно-коричневой помадой.
А Жорочка говорил, улыбаясь губами в подсолнечном масле:
— Человек должен всё делать правильно. Он должен жить правильно, питаться правильно, думать правильно и верить в правильные вещи. Тогда он будет жить долго и здоровым. Вот у тебя такой мрачный вид, Антоша, а это нехорошо. Человек не должен унывать. Человек должен всё время радоваться. Ему же дана жизнь — он должен быть благодарен за это высшим силам…
— Ты капусту любишь? — спросил Антон и сам не понял, почему это с языка сорвалось.
— Капуста — это правильная пища. Здоровая, — сказал Жорочка и снова улыбнулся. — Мамочка неправильную пищу не готовит. А любить надо не еду, а себя и людей.
Антон кивнул. Но ему всё равно было невесело. Любопытно, интересно — но не весело. Впрочем, надо сказать, что Антон и не считал себя идиотиком, веселящимся от одного вида показанного пальца. Просто повода не было веселиться.
В дверь позвонили, и Римма пошла отпереть.
Антон понял, что нужно перебираться в комнату. Ему отчего-то стало немного не по себе.
— Жора, — спросил он, притормозив, — а я твоей маме работать не помешаю?
Жорочка улыбнулся. Его губы всё ещё блестели.
— Я же ей не мешаю, — сказал он. — Мамочка говорила, что у тебя энергетика чистая и аура хорошая, а, значит, её астральный наставник будет ей при тебе помогать. Ты же уже видел спиритические сеансы — какая тут разница?
Антон вздохнул и ушёл в комнату. Жорочка притопал следом, сел в кресло в углу и, улыбаясь, уставился на гостью. Это была выцветшая женщина с серым измученным лицом. Римма выглядела рядом с ней совершенно кинозвёздно, вернее — будто Римма существует на некоей цветной плёнке, а женщина — на чёрно-белой. Римма сказала, что женщина молодая, но Антон подумал, что ей уже лет сорок пять, не меньше. И ещё Антона поразил белый эмалированный тазик, стоящий под столом на роскошном мохнатом ковре в Римминой гостиной, и газеты, которыми зачем-то застелили стол.
— Вы принесли, милая? — спросила Римма, когда Антон уселся на диван. — Не стесняйтесь молодых людей, они мои помощники.
Женщина кивнула и вынула из большой хозяйственной сумки милейшего плюшевого медведика с красным атласным сердечком в руках. Антон невольно улыбнулся.
— Его вам подарил бывший муж? — спросила Римма, беря игрушку в руки с таким отвращением, будто это была дохлая змея.
— Да, на день рождения, — торопливо, нервно ответила женщина.
Римма вздохнула.
— Я всё время повторяю, Олечка, лапочка моя — осторожнее с подарками. Даже друг может подарить что-нибудь необдуманно и причинить вред, а уж…
— Мы вроде довольно мирно так… — пролепетала женщина. Антона поразила смесь привычного, надоевшего какого-то страха и усталости на её землистом лице.
— Мирно, — усмехнулась Римма. — Ваши почечные колики — это мирно. И ваша хроническая усталость — это очень с его стороны мило. Хорошо ещё, что он вас не убил. За это его можно поблагодарить. Мне случалось и смертную порчу снимать.
Женщина напряглась и её морщины стали заметнее, будто Риммины слова скомкали её лицо. Антон взглянул на Жорочку и поразился его выражением — жадного, голодного какого-то любопытства.
— Ну, посмотрим, что он вам подарил, — сказала Римма. — Жорочка, подвинь ко мне тазик, милый.
Жорочка бросился двигать. Римма, что-то бормоча, взяла со стола длинный узкий нож с тёмными знаками на светлом блестящем лезвии и воткнула его в плюшевый серый животик. В комнате отвратительно запахло острым и тошным — как запах разворошённого муравейника, только сильнее и как будто грязнее. Римма дёрнула ножом вниз. Из медвежьего брюшка в подставленный тазик посыпалась коричневая дрянь, похожая на гнилые опилки — Антон кашлянул от гадкого запаха, а потом показалось что-то чёрное, волосатое, шевелящееся…
Антон хотел отвернуться, но его взгляд будто приклеился к этому разрезу, из которого выбрался и тяжело плюхнулся в тазик, суча отвратительными щупальцами, какой-то мерзкий гибрид краба, паука и таракана, весь обросший трясущимися волосками…
Женщина глядела, расширив глаза. Её лицо позеленело, щёки подёргивались — и вдруг она содрогнулась всем телом. Бедолагу не просто вырвало — из неё хлынула жёлто-зелёная жидкость вперемешку с клубками шевелящихся иссиня-серых червей.
