Алька, не будь дурой, уже догадалась, что именно Ирина имела ввиду, а потому прервала ее на полуслове:
— Нет-нет, ты не поняла. Я имела ввиду: приблизительно, как ты в молодости. Не люблю я это дело. Я, наверное, фригидная.
Берганова расхохоталась:
— Ой, не смеши! Фригидная! Ты просто еще не встретила того мужика, который тебя раскочегарит. Вот попомни мое слово: появится однажды в твоей жизни мужик, и забудешь все, что было до него. И о верности мужу забудешь, и о долге материнском — обо всем на свете. Вот тогда не сможешь остановиться. Даже если мужик этот придет и уйдет. А ты потом всю жизнь будешь искать наслаждения в постели.
Алька молчала. Ну не любила она эту тему, не любила — и все тут. Неважно, с кем приходилось обсуждать эти вопросы: с мужем ли, с Варенником, или с Ириной. Да, есть в ее жизни повинность — муж. Нравится, не нравится, а делить с ним брачное ложе она обязана. С Варенником тоже вроде как обязанность выполняла. И с теми, на субботнике. Но разве можно получать кайф от обязанностей? Долг он и есть долг, его нужно просто выполнять, и никто не обязан получать от этого удовольствие.
— Ир, давай сменим тему. Ты мне лучше скажи, что мы теперь будем делать? Ты, может, к деньгам и привыкла, а мне с ними что делать? Да и как я мужу объясню, откуда у меня такие деньги?
— Ха, нашла проблему! Вот попробовала бы ты ему объяснить, как потеряла деньги, а как нашла…
— И что, по-твоему, я должна все ему рассказать про тот мир? Тогда он сразу догадается, что далеко не всегда с ним была я. Мало того, что догадается, что вместо меня имел чужую бабу, так ведь поймет, что и я, возможно, не всегда была ему верна. Ты этого хочешь?
— Детка, то, чего хочу я, к тебе не относится никоим образом. Ты мне лучше скажи: ты теперь прекратишь деятельность своего бюро путешествий и экскурсий?
Алька лишь неуверенно пожала плечом. И правда — что ей теперь делать? Денег и так больше, чем она надеялась выручить при помощи зеркала. Да и какая от них радость, если она не может позволить себе потратить их так, как хочется? С другой стороны, жалко ведь упускать возможность. Это же такой эксклюзив, ведь ни у кого в мире больше такого нет!
— Не знаю, Ир, честное слово, даже не представляю, что мне теперь делать. Наверное, пора прикрывать контору. Но что же делать с проходом?
Берганова аж подскочила в своем кресле:
— Закрывать?! Да ты с ума сдурела! Да мы же туда всех врагов закатаем, а ты говоришь — закрывать!
— Каких врагов-то? У меня и врагов нет…
Ирина расхохоталась беззлобно:
— Это раньше их у тебя не было! Сейчас у тебя во врагах числятся Островская с Танькой Казанцевой, да Верка-Горе. Но это так, мелочи жизни, просто лекарство от скуки. А вот Мальвинин — это уже серьезный враг. Мало того, что ты лишила его любимой женщины, ты еще и "обула" его на миллион.
— А не хрен женщин беспомощных обижать! Да и как он, мерзавец, со мной разговаривал?! А ведь я ему тогда еще вообще ничего плохого не сделала. Нет, этот козел получил по заслугам…
***
А козел Мальвинин в это время наслаждался жизнью. Он плохо соображал, что произошло, но этот момент его практически не беспокоил. Подумаешь, в мгновение ока его Александра, его бесценное сокровище, молчаливая овечка переменилась, превратившись в полную свою противоположность. Теперь она стала редчайшей стервой, неподвластной мужу. Правда, иногда это его дико бесило, и он по привычке пытался строить ее по стойке смирно, да в ответ, как обычно, получал короткий удар под дых, и заваливался "отдыхать" на пол, закатывая глаза то ли от нехватки воздуха, то ли от дикого блаженства. Всю жизнь он изумлялся самому существованию садомазохизма, не верил, что можно получать удовольствие от унижений и побоев. И не догадывался при этом, что сам уже давно является садистом по отношению к Александре. Теперь же, когда она, после долгих лет терпения, взбрыкнула, оказалось, что гораздо больший кайф он получает от роли не властного хозяина, а презренного раба. Ныне он с диким восторгом преклонялся перед Александрой, стоял перед любимой на коленях при всем честном народе. Причем, чем больше посторонних присутствовало при его унижении, тем больший кайф он получал. А уж когда ему удавалось рассердить Александру до такой степени, когда она применяла на практике свой улюбленный приемчик в виде удара под дых, валялся поверженный у ее ног в самом сладком кайфе.
С тех пор интимные связи Мальвинина с малолетками прочно и навсегда оказались в прошлом. Кто, скажите на милость, мог позволить себе так обращаться со знаменитейшим продюсером, как родная до слез супруга? Разве какая-нибудь юная шлюшка, кандидаточка в "звезды" ткнет его со всей силы носком туфли под дых? Разве обзовет "козлом патлатым" при посторонних? Конечно, сложно понять, почему его, всю жизнь предпочитающего короткие стрижки, она упорно называет именно так, да разве это так важно? Главное, что от таких унижений он получает кайф небывалый! И если раньше подобную радость он чувствовал только наедине с очередной шалавой, то теперь "торчал" на глазах изумленной публики, иногда даже перед многочисленными камерами. Сначала его лицо заливала краска стыда и гнева: мол, как же так, эта дрянь привсенародно позволяет себе так оскорблять его, самого Мальвинина! А потом самым непостижимым образом та же краска с гневом пополам с лица добиралась до паха и……….
Правда, первое время Александра отказывалась признать свой раскрученный псевдоним, упрямо настаивая на имени Валентина. Да и о сцене слышать не хотела, упорно путая почему-то сцену с панелью. Да быстро успокоилась, поняв, что никто, кроме Мальвинина, не посягает на ее звездное тело. Отказалась вернуться к прежнему внешнему виду, посылая супруга подальше всякий раз, как он требовал от нее вновь стать голубоглазой блондинкой. Пришлось запустить в средства массовой информации "мульку" о смене имиджа известной певицы. Впрочем, такая реклама только пошла на пользу им обоим.
Пострадавшим в этой истории оказался лишь казначей. Мало того, что уволен был с волчьим билетом, так еще и миллионный "хвост" на него привесили. Многому мог поверить Мальвинин, многое мог принять. Но категорически отказывался признать, что он мог вот так запросто отдать какой-то неизвестной шлюхе миллион. И куча свидетелей в виде охранников и домработницы не смогла убедить его в обратном.
17
Алька упорно не желала мириться со своим нынешним положением. Правда, пока что она не имела никаких доказательств беременности, даже о пресловутой задержке не могло быть и речи, ведь с момента "контакта" с Муравичем прошло всего-то пару недель. Но уверена была на двести пятьдесят процентов: неспроста Муравича на нее потянуло, ох, неспроста…
