Берсерки отогнали драккар данов с телами убитых братьев и свой драккар подальше от берега и, как обычно, повалились спать. На этот раз Ворону пришлось потратить куда больше времени, чтобы обработать их раны: берсеркам здорово досталось. С головы до ног их покрывала свои и чужая кровь.
— Надеюсь, теперь вы счастливы, наконец? — прошелестел знакомый голос, в котором ясно слышалось глубокое отвращение.
— А тебе не приходило в голову, что наши ценности и твои могут не совпадать? — не отвлекаясь, бросил Ворон. — Эти люди рождены для битв, они первые примут на себя удар в день Последней Битвы, которую никто не отменял. Ты не задумывался, почему гибель в бою ждет даже богов?
— Думал! — ярость прозвучала в голосе тумана. — Я не понимаю, почему так! Темный людской разум может мыслить только простыми путями — убей или будь убит, но почему такая же участь должна быть уготована всем?!
— Не ломай голову, — участливо посоветовал Ворон. — Какая тебе разница, отчего, если этого не избежать?
Туман просто взвыл от ярости и смолк. А Ворон продолжил заниматься своим делом. Потом он зачерпнул воды в море и тщательно умылся. С лица и рук в воду бежали розовые ручейки. Ворон был перепачкан не меньше братьев. Он стащил кольчугу и долго оттирал ее. Потом тщательно протер ее сухой тканью и положил на палубу рядом со шлемом. Он страшно устал, но понимал, что ему не заснуть. Предчувствие продолжало беспокоить его. Странно. Бой они выиграли. Ничего неожиданного, даже принимая в расчет смерть трех братьев, не случилось, таков путь воина. Неужели что-то ждет его в Свее? Что может там его ждать? Он не найдет там ни матери, ни хирда, ни драккара? Ворон шумно вздохнул. Что еще? Больше, вроде бы, ничего серьезного его не могло ждать. Он понимал, что Гальфдан и, тем более, Хрольф, не станут пытаться достать его в Свее или в Дании.
Он почувствовал, что проголодался. Дворовый, словно услышав, выпрыгнул из сумки, раскинул на лавке чистую холстинку и разложил на ней мясо, лепешки и поставил кувшин с водой. В полном молчании они поели, а потом страшная усталость все же поборола Ворона, и он уснул.
Когда он проснулся, братья уже ходили по драккару, а багровый туман исчез. Понемногу опускался вечер. Рагнар поднялся и принял участие в подготовке огненного погребения. Они сошли на берег и в домах нашли смолу и китовый жир. Братья собирали так же и хворост, и дрова. Все это они снесли на драккар данов, который подогнали к берегу, посадили мертвых братьев на румы, палубу забросали вязанками хвороста и щедро залили смолой и китовым жиром. Оружие братьев положили рядом с ними, так же, как и их вещи. Потом они, привязав драккар данов к своему, отвели его на середину фьорда, и Камешек, прыгнув на него, бросил якорь. Драккар данов застыл на водной глади.
— Прощайте и до скорой встречи! — провозгласил Харальд Камешек, вернувшись на свой драккар.
— До скорой встречи! — проговорили остальные братья и Ворон.
Харальд Камешек зажег факел и бросил его на палубу драккара данов. Его примеру последовали остальные. Драккар вспыхнул, как факел, и к небу поднялся столб черного дыма.
Берсерки, отведя свой драккар на безопасное расстояние от огненного столба, в который превратился драккар данов, молча ждали, пока он сгорит. Ждать пришлось недолго. Волны сомкнулась над ушедшим под воду догорающим драккаром.
— Все, — сказал Камешек, — теперь будем ждать, пока встретимся вновь. В доме Одина. — Что, Ворон? Пора идти в Свею?
Но Ворон не отвечал. Он всматривался в оставленный им берег, и его побелевшие губы шевелились, словно он увидел что-то невероятное, но одновременно и являющееся пределом его желаний. Он нащупал трубку Рандвара, висевшую у него на груди, и поднес ее к глазу. Рука его задрожала, и Ворон побледнел.
— Камешек, прошу тебя, вернемся на берег! — сказал он. — Мне необходимо туда вернуться! Быстрее, Камешек! — В голосе викинга звучала настоящая мольба, и братья, которые не преминули в обычное время пошутить над этим, молча сели на весла, и их драккар полетел к берегу. Не дав ему причалить, Ворон спрыгнул на песок.
Так закончилось последнее сражение Рагнара Ворона в Дании.
Глава двадцать девятая,
в которой Рагнар Ворон уходит из Дании
Ворон мягко спрыгнул на песок. Он был безоружен, его щит и броня остались на драккаре. Но об этом он даже не подумал. На берегу, чуть дальше полосы прибоя, снова стояли две женщины, как он видел теперь, — светловолосая и темная. Темноволосая стояла к нему спиной, словно глядя на бойню, которую учинили тут дети Канута. До них было шагов пятьдесят, и Ворон сразу побежал. Он не поверил бы своим глазам, но навстречу ему, стоя на земле данов, задорно и весело улыбалась и подмигивала юная Эйла, которая выглядела теперь чуть постарше той, что пришла тогда к нему, ночью. На сей раз колдунья была одета.
Это, конечно, было удивительно само по себе, но горло Ворона перехватило не от вида совершенно неуместной здесь юной Эйлы; в конце концов, она была колдуньей, и от нее можно было ждать, чего угодно. Как и в прошлый раз, Ворон не взялся бы объяснить, что заставило его хватать воздух ртом. Но предчувствие, которое так и не отпускало его, теперь просто завывало в его душе, только он и сейчас не мог понять, предчувствием чего оно было.
Когда до женщин оставалось несколько шагов, Эйла перестала улыбаться и в отгораживающем жесте вскинула руки:
— Стой, где стоишь, Рагнар Ворон! — в ее голосе не было и следа от той улыбки, что мигом раньше была на ее лице. — Стой!
Ворон встал. Ноги его дрожали в коленках, словно он проделал долгий и трудный путь. В пятьдесят шагов. Он уже не видел юную Эйлу. Он уже ничего не видел, кроме силуэта темноволосой женщины. Он не понимал. Он не верил. Этого не могло быть. Это сгорело много лет назад… Слишком много, чтобы быть правдой.
…Сгорело вместе с домом Харальда Молчаливого. Ворон упрямо тряхнул головой и шагнул вперед. Эйла, которая совсем недавно сурово остановила его, сейчас отступила, понимая, что Ворон просто может убить ее и не заметить этого. А может, она, как и всегда, имела в голове свои какие-то думки. Но, тем не менее, она отступила.
— Гильдис! — негромко, с огромной силой и требовательностью в голосе произнес Рагнар Ворон. Он словно вызывал что-то из небытия, заклинал ушедшее вернуться, отказываясь принять поражение. Словно делал самую большую ставку в жизни. Лишь одного не прозвучало в его голосе — страха. Рагнар Ворон, последний настоящий хевдинг Норвегии, охотник на короля, не умел бояться. Руки Ворона сжались в кулаки, хрустнули костяшки. Этот звук громом прозвучал на берегу, где даже волны прекратили свою тысячелетнюю песню. И женщина обернулась.
Это была она. Первая и последняя любовь Рагнара Ворона, дочь викинга Харальда Молчаливого, убитого данами. Повзрослевшая, но ничуть не постаревшая Гильдис.
Ворон сделал последний шаг, схватил Гильдис в объятия и прижал ее к себе. И предчувствие смолкло у него в душе, заглушенное бешеными, громовыми ударами сердца. Как тогда. Двадцать лет назад.
Сыновья Канута смотрели на все происходящее в недоумении. Что нашло на Ворона? Кто эти женщины? Но берсерки понимали, что спускаться на берег и уточнять, что происходит, не стоит.
Ворон оторвался на миг от Гильдис и спросил юную Эйлу:
— Твоя работа?
— Ну, скорее, работа Харальда Молчаливого и его жены. Или ты о чем? — Эйла удивленно распахнула бесстыжие синие глаза. На ее шее висела золотая монета, которую Гальфдан Черный подарил в Норвегии древней старухе.
— Ладно, — решила юная Эйла. — Вы тут и без меня разберетесь. А я пойду, поздороваюсь со старыми друзьями. Сыновья Канута появляются на земле не каждый год!
— Я думал, что они убили тебя тогда. Я убивал каждого дана, который попадался мне на пути. Я заставил себя поверить, что ты умерла. И в моем доме никогда не было женщины. Что случилось тогда с тобой? — спросил Ворон, напрочь забыв обо всех колдуньях на свете.
