нем в бражном зале Саннефьорда и у частокола Фарриса. Он не задавал вопросов под стенами Арендала и за стенами Скагеррака. Но когда знаменосец заявил, что завтра вечером хирд конунга будет штурмовать сердце Ругаланда, сын Агнара едва не поперхнулся медом и все ж таки допустил сомнения в чертоги своего разума. Сомнения в том, что его знаменосец вменяем.
У конунга действительно были все основания полагать, что Аудун – посланец богов, ибо в схватке не было ему равных, смел и непредсказуем он был в руководстве хирдом, умел управлять городами любой величины, его слушались и воины, и эрили, и торговцы. Смертный попросту не мог сосредоточить в своих руках все эти таланты, владея ими непревзойденно! Эйрик не встречал подобного даже в сагах, каковых он немало наслушался, ибо скальды всегда были желанными гостями в бражных залах Тёнсберга и Саннефьорда, ведь конунг никому никогда не посмел бы признаться, что под непробиваемой шкурой медведеподобного воина живет чуткий романтик. Хотя едва ли он знал это слово.
Но теперь все изменилось. Теперь Аудун говорил о том, что завтра в это же время, едва бледно-розовое зарево окрасит западный склон солнечного шлема, воины Эйрика подойдут к воротам Ставангера. Загвоздка в том, что сейчас все они находили в Скагерраке, стало быть – за двести варов от главного города Ругаланда. Хирд в сотню воинов сможет одолеть такое расстояние в лучшем случае за три дня. И это если двигаться налегке и если тракт волею Всеотца не обратится в непроходимые топи Железного леса, что, как говорят, стоит на самой границе Хельхейма и Нифльхейма. В детстве отец рассказывал Эйрику истории о том, как в том болоте родилось чудовище, которому суждено было пожрать солнце…
И по всему выходило, что три дня – срок невыполнимый, так как северные ветра хоть и лютовали за стенами бражного зала, все ж никак не хотели обращать небесную воду в лед. Иными словами, даже если эриль Эйрика очень постарается и сумеет заручиться поддержкой Тюра, пообещав тому каждого второго воина из тех, что падут в грядущей битве, до Ставангера они доберутся дней через пять, не раньше.
Но и это сценарий нереальный, ибо шаман конунга в бою за Скагеррак получил стрелу в бок и его второй день лихорадило. Мужик он был крепкий, потому Эйрик не сомневался, что старикан выкарабкается, но колдунствами заниматься явно сможет нескоро.
А вот Аудун был в силах. Пламя в его глазах воспылало еще ярче, и в каждом слове слышалась железная уверенность.
– Мой знаменосец, – деликатно начал Эйрик. Он смотрел прямо перед собой в широкие доски стола и отлично знал, что на него направлено не меньше дюжины испытующих взглядов, включая взгляды Эйвинда, Торбьорна и Ульва, прибывшего из Саннефьорда часом ранее. – Едва ли кто-то из присутствующих посмеет сомневаться в твоих талантах, да только до Ставангера двести варов пути. Я помню, как ты обещал подчинить моей воле все земли до самого Ругаланда. И мы пойдем войной на конунга Асбьерна, не знающего поражений. И мы разобьем его, я в том уверен, ибо с нами ты – десница Всеотца. Но путь до…
– Я прошу простить мне мою дерзость, – внезапно перебил его Аудун. Он так смотрел на конунга, что даже Эйвинд был уверен – Эйрик не выдержит взгляда. Его никто бы не выдержал. Но конунг лишь сощурил глаза, его желваки напряглись, а через мгновение он расслабился и едва заметно кивнул. – Да только ты меня не понял. Я сказал, что завтра с вечерней зарей мы будем у ворот Ставангера. Но я не говорил, что мы пойдем к нему пешком.
– Ты либо слишком много общаешься с эрилями, – медленно проговорил Торбьорн, голос у него был низкий и раскатистый. – Либо хватанул меда с излишком, он в Скагерраке крепок как задница тролля.
– Торбьорн хочет сказать… – вставил Эйвинд. Молодой хускарл смотрел на Аудуна как и прежде – с нескрываемым восхищением, да только теперь к восхищению примешалось новое чувство, в котором Аудун боялся распознать недоверие.
– Я понял, что хочет сказать Торбьорн, – широко улыбнулся знаменосец, вкладывая в свою улыбку столько искренности, сколько она была способна вместить. – Он хочет сказать, что мне стоит выражаться яснее. Либо слова мои придется списать на пьяный бред.
Он обвел взглядом хускарлов, что сидели по сторонам от конунга, не так как обычно – не по положению в воинской иерархии. Сам он должен был занять место по правую руку от Эйрика, тогда как по левую всегда сидел эриль. Но сейчас Йоун не мог и с кровати подняться, не то, что пировать с остальными в бражном зале. А свое место Аудун уступил Эйвинду, и хотя это было прямым нарушением древней традиции, конунг, давно привыкший к выходкам своего знаменосца, не обратил на это внимания. Снорри такого не допустил бы, подумал Аудун, неожиданно ощутив в глубине души чувство, что было сродни печали. Ух, и крепко же скагерракское пойло!
– А вот конунг хотел предложить третий вариант, – продолжил он, не переставая сиять медовой улыбкой. – Конунг, верно, подумал, что его знаменосец сошел с ума. Но истинный – вариант четвертый. Звездный мост.
Над их краем стола повисло тяжелое молчание. Бражный зал был набит под завязку, в нем кричали, ругались и славили своих богов не меньше пяти десятков хирдманов, так что едва ли хоть кто-то из них мог заметить островок тишины, внезапно образовавшийся посреди бушующего океана неприкрытых эмоций.
– Ритуал? – нарушил локальную тишину Эйрик. Аудун кивнул. Он не был уверен, знаком ли хоть кто-нибудь из хускарлов с этим обрядом, но не сомневался, что конунг как минимум слышал о нем. – Насколько я знаю, его никто никогда не делал.
– Никогда – громко сказано, – с легким смешком поправил его знаменосец. – Его никто не проводил уже пару веков, это верно. Но знания о том, как это делать, никуда не делись. И Лейв владеет такими знаниями. Он все подготовит.
– И ты… вы… твой эриль… короче, весь хирд одним махом окажется у Ставангера? – недоверчиво проговорил Торбьорн. Он был отличным воином и великолепно командовал людьми в бою, но Аудун еще при первой встрече в Саннефьорде понял, что перед ним откровенный тугодум. К счастью – до предела верный своему конунгу.
– Сколько сейчас в хирде? – спросил Аудун, глядя на Эйвинда, в обязанности которого входило отслеживание
