Не боишься? – Костя прищурился точь-в-точь как отец.
- Нет, – тут и трех секунд не потребовалось.
И правда не боишься, – удивился он. А я подумал – так ли это хорошо, когда молодой парень привыкает к тому, что за ним стоит сила, которую все обязательно должны бояться? – А если я тебя притоплю где-нибудь, а шмот и деньги заберу? Или начну тебя менять на оставшиеся твои деньги по кускам, как в кино? – пожалуй, еще две недели назад он бы меня напугал, я бы поверил.
- Знаешь, Костя, если бы у бабушки было дуло – то она была бы не бабушка, а танк. Если бы ваш Долан был послабее – я бы выбил ему колено и сделал инвалидом. Как думаешь, почему?
- Ну, он тебя на людях сукой назвал, – сбился только что жуткий мучитель на оценочную реакцию и снова стал вдумчивым парнем.
- Это повод ноги ломать? А я бы и шею ему свернул, – тут я, конечно, загнул. Наверное.
- Слово не нравится? – вроде как в шутку предположил Бере-младший.
- К слову претензий нет. Мне понятие не нравится. Суть. Слишком много этой сути стало в жизни вокруг, Костя, – меня понесло, но я действительно верил в то, что говорил. И он это чувствовал, – Знаешь, есть такая поговорка у ваших «буратин»: «даже не стой рядом с карабасами». Тут та же самая история. Сперва ты делаешь вид, что не замечаешь, потом иногда соглашаешься, а потом принимаешь. Хоп – и всё, одной сукой больше. Я так не хочу. Я не сука. И ты, Костя, не сука. Поэтому если судьба нам лететь вместе – полетим. И если судьба тебе меня утопить – утопишь. Но врать, юлить, ёрзать и в самом себе сомневаться я больше не хочу и не буду.
Речь, конечно, была пафосной, но что думал – то и сказал. В кино, пожалуй, я бы наращивал экспрессию, к финалу поднялся со стула и начал резко, отрывисто жестикулировать. А с последней репликой меня окружили бы рыдающие и аплодирующие буфетчицы и поварята в белых колпачках. Но кина не было – я спокойно договорил и отхлебнул чаю.
- Спасибо за науку, – помолчав, серьёзно проговорил Костя с крайней задумчивостью, – не полечу я с тобой. Ты мне совсем мозги сломаешь, – он невесело усмехнулся, – но когда вернешься – найди меня. Я говорил с отцом, хочу в Москву или Питер слетать. Хватит смотреть на семейные дела, надо ими уже самому заниматься.
Я протянул ему ладонь, и он с недоумением посмотрел на нее – так сильно задумался о своем. Потом потряс головой, улыбнулся и пожал мне руку.
- Там у входа стоит белый триста пятидесятый, ребята отвезут в аэропорт и с чемоданом твоим странным помогут. Спасибо ещё раз, Дима. Смотри там... – и молодой волк направился к выходу. А я – к лифту. Время начинало поджимать.
В номере быстро вырядился в ту горку, что цвета «мох». Посмотрелся в зеркало – два шага в в лес, и сам бы я себя точно не разглядел. Ателье Головина снабдило меня даже панамкой, но в ней я предсказуемо выглядел, как пионер-дебил. «Да ты и без нее!..» - вернулся голос ко внутреннему скептику. Или это был реалист? Как бы то ни было, я спустился вниз, сдал карточку и покатил свой гроб на колесиках на выход. Два парня, курившие прямо на крыльце, побросали сигареты, один из них буркнул: «Костя Бере сказал проводить». Подхватили бокс и рюкзак и пошли грузить в белый Лексус. Вполне, кажется, свежий, хоть и с правым рулем.
Я вытащил из пачки сигарету и привычно покатал ее между пальцами. Раньше такой жест был обязательным, потому что тогдашние дрова с сеном иначе банально не тянулись. Сейчас движение стало скорее обсессивно-компульсивным. Сосредоточившись на нем, я опять чуть упустил контроль над панорамой. Хотя, в отпуске я, или где?! Могу себе позволить. Поэтому и не сразу заметил вчерашнего таксиста, который поднимался ко мне по лестнице с непроницаемым лицом. Раньше такое я видел только в кино, а недавно - у Головина: не поймешь, чего и ждать.
- Утро доброе, Дмитрий, - по-местному протяжно сказал он.
- Доброе, Василий, - ответил я ровно. Но смотрел на него очень внимательно. Кино мы все глядели, некоторые и книжки читали. Зачем я ему понадобился с утра пораньше? И что ему, неожиданному, мешало меня сейчас, например, шилом ткнуть?
- Ко мне вчера ночью Чумпу приехал, - начал было таксист с мутным прошлым и тут же замолчал.
- Они меня вчера с Доланом до гостиницы проводили — я обвел рукой фасад у себя за спиной и улыбнулся, - перепугали всех тут.
- Чумпу как злой дух приходит обычно: тишина, а потом в балагане живых никого, - если бы я вчера не слушал его весь день — ничего бы не понял. А так стало ясно, что он, кажется, близок к истерике, - Долан как пожар приходит — потом одни угли и тоже живых нет. Чумпу мне машину дал, - он протянул ладонь, на которой лежал ключ с эмблемой Тойоты. Долан сказал — Бере-старший подарил. И ты живой, сейчас солнце встречал с его сыном вместе. Ты кто, Дмитрий?
- Скажи, Василий, у тебя дети есть? – задумчиво глядя, как мой кофр пытаются интегрировать с Лексусом, спросил я.
- Трое. Два сына и дочь, - я никогда не видел до сих пор растерянного якута, но, думаю, этого вполне можно было бы принять за эталон.
- Есть такая песня: «Наши дети будут лучше, чем мы». Баста поет. Пусть так и будет.
Он помолчал с минуту, и сказал:
- Если тебе нужна будет помощь в наших краях — дай мне знать. Сделаю, что смогу. Я должен тебе.
- Ты ничего мне не должен, Вася-Молчун, - он вскинулся, как от выстрела рядом, - ты не сказал мне ничего лишнего, но сказал то, что мне нужно было знать. Ты правильно поступил, а Аркадий правильно все понял. Мне нравится тут у вас. Говорят мало, – помолчав, так же неторопливо ответил я.
Таксист внимательно посмотрел на меня, кивнул сам себе, громко сказал что-то на своем языке, хлопнул меня по левому плечу и пошел обратно.
- Что он сказал? - спросил я у водителя, когда мы уже
