На подъезде к Литейному мосту Рождественский сбавил скорость.
Мост был оцеплен солдатами, которые не пускали разношерстную публику с Выборгской стороны.
— Что с вами? — подметил замешательство Керенского Рождественский.
— Как быть, Сергей Петрович? — пробормотал тот. — А ну как не пустят обратно? Мне завтра обязательно нужно быть в Думе!
— Предъявим вашу депутатскую карточку, — возразил Рождественский.
— Она может не помочь мне, а повредить. — Во взгляде Керенского вдруг всплыла мольба. — Сергей Петрович, мой арест за последнюю речь в Думе принципиально решен… Завтра, вероятно, меня арестуют… Вы не могли бы с этой минуты охранять меня круглые сутки? Жить можно у нас на Тверской. Места хватит. Хорошая, большая квартира. Пятнадцать минут ходу до Думы. И сторговал не задорого. — Из Керенского будто выпускали воздух. Он сдувался, полушепотом извергая бессмысленное бормотание. Взгляд его потух. Он опустил голову.
— Александр Федорович! — выдернул его из оцепенения Рождественский. — Не падайте духом! Я вас не оставлю!
Керенский встрепенулся. Взгляд его вновь приобрел ясность.
— А что до кордона — война план покажет. Действовать будем по обстановке, — прищурился Рождественский на снующие впереди солдатские шинели. — В крайнем случае — заболтаете их своей птичкой.
Машина медленно катилась к пропускному пункту. Из черно-полосатой будки выскочил офицер и, оставив позади переносной шлагбаум, заспешил к ним.
— Мне все труднее его удержать, — горько прошептал Керенский. — Орла… Бывает, совсем пальцев не чувствую. Кажется, выскользнет и пропадет…
— Честь имею, господа! — покосился на бородатого Рождественского офицер, но все же козырнул. — Куда следуете?
— Я депутат Государственной думы, — начал было Керенский, но договорить ему не дали.
— Ишь, че творят, черти! Ваше благородье, гляньте! — усатый солдат тыкал варежкой в противоположный берег. — Аки посуху!
Рождественский привстал и увидел, как ниже по течению Невы кто-то выбрался на лед. За одинокой точкой, будто горох из дырявого мешка, высыпали еще люди.
Офицер от души выругался и махнул Керенскому рукой:
— Проезжайте! — Он повернулся к солдату: — Этих пропустить! А потом бери пятерых, и бегом встречайте тех вон выдумщиков! Огонь не открывать — грозите штыками!
Рождественский отпустил ребристую рукоять револьвера и вынул руку из-за пазухи.
— Благодарю, господин офицер! Мы ненадолго, — заверил Керенский, но тому было уже неинтересно.
Машина оглушительно чихнула и расколола ревом морозный воздух. Набирая скорость, Рождественский вел мотор к вершине Поклонной горы.
* * *Рождественский остановил «Де-Дион» у ажурных чугунных ворот дачи Бадмаева. Впрочем, двухэтажное серое здание из диковинного железобетона напоминало больше крепость с башенкой-надстройкой. Крыша и козырьки островерхого донжона были изогнуты в восточном стиле. Частые дымные столбы подпирали низкое небо. За высоким крепостным забором из красного кирпича угадывалась огромная территория, виднелись крыши многочисленных хозяйственных построек. Рождественскому даже почудилось, что он слышит оттуда коровье мычание.
Через десять минут призывного гудения клаксона к решетке подошел низкорослый человек. Одетый в дорогой английский костюм азиат явно не был настроен на долгую беседу. Пальто он не накинул. Широкая ладонь то и дело потирала красную от мороза выбритую макушку. Другая сжимала длинные и узкие ножны японского меча.
— Сто нада? — тряхнул вислыми усами не то монгол, не то китаец.
Рождественский прищурился в его узкие глаза. Что-то в желтокожем привратнике было ему смутно знакомо.
— Хозяин твой дома? — буркнул подполковник.
— Мы к Петру Александровичу! — вынырнул тут из-за плеча Рождественского Керенский. Глаза его вспыхнули зеленым и голубым. — Проведите нас сейчас же!
Узкоглазый замер. Потом еще раз повел усами и нехотя отворил ворота.
— Са мной идите, — махнул он рукой и пружинистым шагом двинулся по широкой тропинке к особняку. Ему словно было плевать, что позади него идут два незваных посетителя. Удара в спину он явно не опасался.
Глядя на приметную походку монгола, на его выверенные движения, Рождественский отчаянно копался в памяти. Теперь он мог поклясться — с этим монголом он встречался и раньше.
Привратник завел их в просторную переднюю. Одним точным движением он метнул меч в стоявшее подле двери высокое ведерко. Когда ножны заняли привычное место промеж зонтов и тростей, монгол повернулся к гостям.
— Орузие есть? — спросил он у Керенского.
— Что вы! — едва ли не отшатнулся тот. Извиняющаяся улыбка мелькнула на лице. — Я и крови-то не выношу.
И тут Рождественский вспомнил. Выбритая голова и усы поначалу сбили с толку подполковника. Теперь же он был уверен — желтокожий дворецкий и вправду китаец.
Когда-то — теперь уже казалось, вечность назад — этого человека Бадмаев приводил в Петербургскую полицейскую школу. Пока доктор чаевничал с ее директором, жилистый и молниеносный парнишка споро припечатывал к матам однокашников Рождественского. Поодиночке или парами, вооруженные ножами, шашками или пистолетами, лучшие в потоке бойцы джиу-джитсу один за другим были повержены.
— Галосы наденьте, — поджал губы китаец и бросил им под ноги здоровенные войлочные тапки.
Оскальзываясь на вощеном паркете, они поднялись на второй этаж и остановились перед покрытой резными драконами дверью.
Китаец деликатно постучал и заглянул в кабинет. Произнеся что-то на своем тарабарском языке, он дождался ответа и обратился к Керенскому:
— Входите! — пропустил он Александра Федоровича мимо себя и тут же закрыл дверь. Неплотно. Оставив небольшую щелку.
Рождественский двинулся следом, но желтый страж преградил ему путь. Руки его были сложены на поясе. Взгляд подполковника натолкнулся на узкоглазый прищур, словно волна на волнорез.
По коже Рождественского пробежали мурашки. Тело само собой приняло схожую стойку. Казалось, сейчас раздастся удар гонга, а затем случится обмен приветственными поклонами.
И начнется их поединок.
* * *Известный далеко за пределами Петрограда врач тибетской медицины удостоил Керенского мимолетным взглядом и вернулся к бумагам.
— Если вы по поводу почечных болезней, — не поднимая головы, произнес он тихим, но полным властной силы голосом, — то запись на прием проводит моя супруга.
Александр Федорович сжал в кулаке Орла. Знакомая немота разом охватила кисть и поползла к локтю. Керенский стиснул зубы и тяжело произнес:
