— Мальчишка! — фыркнул лекарь, взвалил королевича на плечо и пошел с ним куда-то на второй этаж дома, не забыв бросить притихшим Шельму и Мику. — На кухню идите, стол накрывать помогайте.
Те, отмерев, сразу же кинулись выполнять его поручение, даже строптивый шут. Почему-то после всех открытий этого вечера со Ставрасом особенно не хотелось спорить. И дело было вовсе не в страхе, а в сочувствии и желании понять.
— Как тебе удалось выпросить для нас отдельную комнату? — спросил шут, переодеваясь ко сну.
— Сказал, что мы связаны драконьими узами, — пожал плечам Ставрас уже успевший принять ванну, впрочем, как и Шельм, и с наслаждением вытянувшийся на чистых простынях.
— И как отреагировал старик?
— Этот старик еще тебе фору даст, — ворчливо отозвался Ставрас, не питая иллюзий по поводу преклонного возраста и седых висков хозяина дома. — А как, по-твоему, он должен был отреагировать?
— Не знаю, — оставшись в одной тонкой и длиной, светло-голубой тунике, извлеченной все из того де кулона, отозвался Шельм. — Он же драконоборец, наверно, ему должны быть неприятны люди, связавшие себя с драконами.
— Он родился много позже, поэтому слышал лишь отголоски той дальней войны. Поэтому не комплексует на этот счет, уж поверь мне.
— Угу. Зато Веровек, по-моему, комплексует и еще как.
— С чего вдруг? — полюбопытствовал Ставрас, видя, как шут усаживается напротив него, спиной к изножью кровати.
— Ему не нравится, что мы с тобой любовники.
— Мы не любовники, — отрезал Ставрас так же непреклонно, как в первый день их путешествия, когда шут пришел уговаривать его отправиться на поиски Радужного Дракона.
И точно так же, как тогда Шельм вопросил с неизменной улыбкой, полной лукавства и замаскированного ехидства:
— А кто об этом знает?
— Мы оба знаем.
— Ну и что. Я никому не скажу… милый, — последнее слово он выдохнул с придыханием, перевернулся и на коленях пополз по кровати в его сторону.
Ставрас растерялся. Такой наглости от шута он просто не ожидал. А тот продолжал забавляться, то есть, ползти. И даже умудрился подобраться достаточно близко, прежде чем Ставрас опомнился. Хищно хмыкнул и резко сгреб его в охапку, опрокидывая на спину и вжимая в матрас собственным телом.
— Ставрас, я пошутил! — тут же вскричал Шельм, на что тот лишь жарко выдохнул ему в шею.
— Будешь орать, весь дом перебудишь, — и как ни в чем не бывало, с какой-то изощренной деловитостью начал покрывать поцелуями изгиб его шеи.
Шут орать перестал, но рванулся так, что ткань рубашки на широких плечах лекаря затрещала. Ставрас тут же оставил его шею в покое и поднял голову, чтобы заглянуть в лицо. Бирюзовые глаза метали молнии.
— Вот скажи, — успокаивающе вопросил он, тем не менее, не спеша освободить шута, чьи запястья все еще прижимал к подушке. — Неужели, нельзя обойтись без всего этого? Сам же каждый раз нарываешься.
— Я просто шутил!
— Я тоже. Думаешь, ты так просто отделался бы, если бы я хотел сделать с тобой что-нибудь этакое всерьез?
— Не думаю, — фыркнул Шельм, и глянул на него еще яростнее. — Ты меня вообще отпускать собираешься?
— А зачем? Мягонький, тепленький, чем не подушка? — осклабился Драконий Лекарь, сполз чуть пониже, и уткнулся лицом ему в живот через ткань туники, обнимая обеими руками за талию, стоило тому только попытаться вывернуться.
Шельм замер. Ставрас тоже не спешил, как и говорил, отпускать его.
— По-моему, — глядя в потолок, протянул шут, — мой живот у тебя вызывает явно не здоровые чувства.
— Почему это они нездоровые? — полюбопытствовал Ставрас, с видимой неохотой поднимая голову и заглядывая ему в глаза.
— Не знаю. Ненормально же, если один мужчина все время пытается потискать другого.
— А когда этот самый другой постоянно пытается вывести того из себя посредством грязных приставаний, это, значит, нормально?
— Чего это они грязные? Я, между прочим, всегда только о чистом и возвышенном говорил!
— Да, и когда это ты о нем говорил?
— А ты не помнишь? На том балу, когда я к тебе первый раз подкатил, забыл?
— Когда ты заявил во всеуслышание, что не можешь отдаться маркизу Лемуру, так как уже встретил свою судьбу и послал мне воздушный поцелуй?
— Ага.
— И где там про чистое и вечное было?
— А, по-твоему, говоря о судьбе, имеют в виду лишь приятное времяпрепровождение в постели?
— По-моему, ты и тогда дурачил всем головы и сейчас, только уже не всем, а лично мне. Хватит, Шельм. Я устал, да и ты тоже. А мне, между прочим, завтра еще не простой разговор предстоит.
— Бедненький ты мой, Ставрасеночек, — тут же протянул шут, голоском матери семейства.
Лекарь скривился. Разжал руки, которыми все еще обнимал его, и подтянулся, укладываясь на подушку рядом с его головой.
— Ты невыносим, ты знаешь об этом?
— Это комплемент, милый? Я польщен! — воскликнул тот, повернувшись набок к нему лицом.
— Шельм, — укоризненно выдохнул Ставрас.
Шут подумал-подумал, и глаза его посерьезнели.
— О чем ты хочешь с ним поговорить?
— О многом. В частности, я должен точно знать, что в краже яиц не замешаны драконоборцы.
— Ты думаешь, это могут быть они?
— Не думаю. Но хочу обезопасить тылы на всякий случай.
— А если он солжет? Или не солжет, а просто не знает, что делают другие драконоборцы?
— Он знает.
— Откуда?
— Белый кардинал всегда знает о своих подчиненных все.
— Что за кардинал?
— Глава ордена.
— Глава? И он тихо, мирно живет себе в этом захолустье?
— Если хочешь что-нибудь по-настоящему спрятать, совсем мне обязательно класть это на самое видное место, можно и не на самое, зато туда, где уж точно искать не будут. Слишком обычно, слишком.
— Учту на будущее.
— Учти. Кстати, я планирую пробыть здесь дня два-три. Чем собираешься заняться?
— Ну, Веровека учить буду.
— Завтра я бы на твоем месте все же дал ему отдохнуть. Сегодня он и так выложился.
— Да, знаю я! Но мне и без него есть чем завтра заняться.
— И чем же?
— Девок деревенских портить пойду.
— А по ушам?
— Да, ладно тебе, милый. Я же тебя совсем не интересую. А организм у меня молодой, пылкий, хочет любви и ласки…
— Шельм…
— Вредный ты и взрослый слишком.
— Поговори у меня еще. Так, кроме девок, чем займешься?
— Коня Веровека к кузнецу свожу.
— Тоже заметил, что прихрамывать стал?
— Не только заметил, но и провел инспекцию. У него подкова одна на ладан дышит, так что перековать бы его.
