— Самодовольная, — ответил Боринсон.
— Почему ты так решил?
Он тяжело вздохнул.
— Она расспрашивала меня о тебе. Хотела знать, красива ли ты. Хоть и знала, что тебе с ней не сравниться.
— И что ты ей сказал?
— Тебе этого лучше не слышать, — ответил он. Миррима поняла, что ничего лестного и впрямь не услышит. — Я не мог на нее смотреть, не мог слышать ее голос, чтобы не чувствовать себя при этом ее рабом. Но я скажу тебе, какой она была. По-моему, совершенной пустышкой. До безумия любила Радж Ахтена и ничего не знала о мире. Я даже боялся, что она нас предаст.
Но там, на поле битвы, она меня удивила. Показала себя отважной и доброй. Будь она еще и умной, так могла бы остаться в живых.
Главное же, что в ней было — это только ее красота.
— Ты так говоришь, чтобы меня успокоить, — запротестовала Миррима. — Два часа назад ты ее вроде бы любил.
Он немного помедлил с ответом.
— Сейчас я говорю, что я думаю о ней. Что я думаю и что я чувствую — совершенно разные вещи. И то, и другое — правда. Может быть, ты права. Может быть, я не знаю, что такое любовь.
— Моя старшая сестра не советовала мне выходить замуж за воина, — задумчиво сказала Миррима. — Говорила, что их учат подавлять все нежные чувства.
— Не было у меня никогда нежных чувств, — сказал Боринсон.
Она бросила на него через плечо косой взгляд.
— Вот как? Даже в Башне Посвященных?
Переходя от одной опасной темы к другой, она пыталась вывести его из равновесия. Но сейчас по выражению его лица поняла, что задела его слишком сильно.
— Я… я скажу тебе правду, — весь дрожа, заговорил он. Голос его зазвучал громче. — Ты сказала, я не знаю, что такое любовь, и я признаюсь — да, не знаю. Любовь — это ложь. Моя мать ненавидела меня с самого рождения. И я это понимал еще младенцем.
— Она ненавидела твоего отца, — поправила Миррима. — Аверан мне говорила. Просто ты, к несчастью, был на него похож.
— Нет, — сказал Боринсон. — Она ненавидела именно меня. — Он пытался говорить небрежно, но рана была слишком глубока. И в голосе его слышалась боль. — Когда среди женщин заходил разговор о детях, она тоже вспоминала о любви. «Ох, я так обожаю моего малютку Ивариана!» И посматривала на них украдкой — верят ли.
Но этим она всего лишь хотела показать своим подругам, что она тоже хорошая мать.
— Нет, она, конечно, не была тебе хорошей матерью, — сказала Миррима. Прошлого уже не изменишь, думала она про себя. Но хотя бы смягчить эту боль. — Может быть, она тебя и не любила. А я люблю.
— За что? — спросил он раздраженно. — Что же хорошего в муже, который не может подарить тебе ребенка?
— Ну, в таком муже тоже можно найти немало хорошего, — сказала она. — Он может вместе с мною возделывать наш сад и греть меня в постели по ночам. Он может разделять со мной заботы и печали, которые я не открою никому другому. И именно его я хочу держать за руку, готовясь переступить смертный порог.
— Люди себя обманывают, — сказал Боринсон. — Они так сильно хотят любви, так усердно ищут ее, что в конце концов притворяются сами перед собой, будто нашли. Женщина, встретив какого-нибудь никчемного глупца, убеждает себя в том, что обнаружила сокровище, «невиданную драгоценность», которую никто больше не может понять и оценить. Какая чушь! И эта любовь ничего не значит. Люди плодятся и плодятся. Мир полон дураков, которым ничего больше не надо, кроме как производить потомство. Я этого не понимаю!
Боринсон умолк. Он говорил так быстро, что даже задохнулся.
— Не понимаешь, что такое желание? — спросила Миррима. — Ты не чувствовал желания по отношению к Саффире? И не чувствовал его, когда впервые увидел меня?
— Плотское влечение не имеет ничего общего с любовью — во всяком случае, с той любовью, которую я хочу. Этого мало.
— Значит, ты хочешь большего, чем плотское влечение? — спросила Миррима.
Он заколебался, словно почувствовал в ее тоне ловушку.
— Да, — сказал он. — Самая крепкая любовь основывается на уважении. Даже когда желание угасает, остается хотя бы уважение.
— У тебя есть мое уважение, — сказала Миррима. — И желание с моей стороны тоже есть. Но мне кажется, что любовь состоит не только из этого.
— Ну, — сказал он, как будто ему было интересно, что она скажет, но Миррима не сомневалась, что ему хочется только спорить с ней.
— Я думаю, — сказала она, — что всякий, кто рождается на свет, достоин любви. Любви своей матери достоин каждый ребенок, даже если он родился уродом или дурачком. Это все знают. Все чувствуют в глубине своей души, когда видят ребенка.
Боринсон молчал, и на этот раз он, кажется, действительно прислушивался к ее словам.
— Ты родился достойным любви, — убежденно произнесла она, — и если твоя мать тебе ее недодала, то виноваты в этом вовсе не твои недостатки. Более того, — добавила Миррима, — мы и остаемся достойными ее. Ты клянешь людей за лживую любовь. И говоришь, что никто не находит на самом деле никаких «сокровищ». Но люди лучше, чем ты о них думаешь. Даже в самых худших из них таится что-то, что может разглядеть не всякий.
Когда мужчина и женщина влюбляются друг в друга, меня это не удивляет. А наоборот, радует. Я тоже не понимаю порой, какие такие достоинства они видят друг в друге, которых не вижу я. Но я уважаю людей, которые способны любить всей душой.
Боринсон холодно заметил:
— В таком случае, меня ты уважать никогда не будешь.
— Я тебя уже уважаю, — сказала Миррима.
— Сомневаюсь.
— Потому что ты сам себя не уважаешь. Боринсон разозлился. И попытался сменить тему.
— Ну ладно, в твою игру я поиграл. Рассказал тебе такое, чего ты обо мне не знала. Теперь ты расскажи о себе, чего я не знаю.
— Я получила немного даров, — сказала Миррима. — И научилась стрелять из лука.
— Что у тебя появились дары, я заметил. Где же ты взяла форсибли?
Но рассказать ей не позволила скромность. Да он и без того вскоре должен был все узнать.
— Мне дала их королева.
Боринсон больше не расспрашивал. Решил, видимо, что это был просто подарок.
— Ну, — сказал он, — чего я еще о тебе не знаю? Он как будто уже успокоился. Но Миррима вовсе не хотела менять тему разговора.
— Даже когда я была маленькой, — начала она, — я все равно понимала, что отец и мать очень меня любят. У них хватало сил, чтобы позаботиться обо мне, когда оба они были уставшие — ведь они работали целыми днями, чтобы меня прокормить. Случись мне упасть, меня сразу подхватывали. И я была счастлива, может быть, потому, что имела то, чего не имел ты. Любви я училась из первых рук, от людей, которые умели любить.
