Александр Забусов - Кривич

Тогда на вопрос Монзырева: «А на войне, как?».

Семибратов хмыкнув, ответил: «А на войне, тебя дорогой, по пустякам драть не будут. Начальство, оно тоже жить хочет. А ты может после разговора с ним, залудишь стакан водки и решишь, что пара патронов в магазине у тебя явно лишние. Вот так, мой юный друг».

Вот Монзырев и расслабился, налив себе в глиняную кружку хмельного меда, выпил — вроде бы похорошело.

По лестнице вниз сошла боярыня Галина Олексовна, поклонилась князю:

— Светлый князь, позволь представить тебе на смотрины и одобрение, сестру нашу Анну, не суди строго нас деревенских.

— Ай, матушка — боярыня, не льсти мне, по хорошему завидую мужу твоему. Иметь такую водимую — счастье. И умна и лепа. Ну, веди невесту.

— Анна! — Позвала боярыня.

Анна в сопровождении Людмилы сошла по лестнице в светелку. Лебедушкой вплыла в залу, чуть придерживая голубого цвета шерстяную юбку, длинною по щиколотку, из-под которой слегка виднелись туфли на высоком каблуке, поминок из прошлой жизни. Отороченный мехом бобра жакет на пуговицах, слегка светлее цветом от юбки, расшитый сельскими мастерицами и приталенный, подчеркивал стройность фигуры. На лице минимум косметики подчеркнувшей красоту юной боярышни. Анюта в свои двадцать лет, выглядела девочкой. Волосы спрятаны под маленькой, расшитой золотом шапочкой — бояркой, того же цвета что и юбка. Поступь легкая, непринужденная. Красивая шея, гордо несет головку. Земной поклон князю. В притихшем зале, легкий звон украшений. Невеста явно не из бедных. Разгладилось лицо у Твердятича: «Не прогадал. Однако, слишком худосочна. Понравится ли Ратмиру? Ничего, откормим».

Взгляд на сына. Улыбка на лице.

Ратмир стоял, завороженно глядя на девушку. Такую царственную красоту он просто не предполагал увидеть в этой глуши. Он — непротив! Он — счастлив! Поймав на себе скользнувший взор суженной, не успел ответить ей взглядом.

«Боги, какая красота!».

Князь подошел к Анне, заглянул в глаза.

«Ах, хороша, повезло молодому», — отметил про себя.

— Ну, что Твердятич, по нраву ль тебе невестка? Много ли приданого запрашивать?

— По нраву ли, вон у жениха спрашивай, а я приму любую.

— А что его спрашивать, вон, смотри слюни пускает, — князь от удовольствия созерцать происходящее, потер руки. Обратился к Монзыреву: — Ну, насчет приданого, уговоримся, а мало будет, я добавлю. Чай, не обеднею. Сват я или не сват. Ну, Ратмир, али не люба?

— Люба, светлый князь. Ай, люба. Благодарю тебя.

— Отож. Зови, Вестимирыч, волхва. Чего тянуть. Да праздновать будем. Через два дня в дорогу нам.

— Как прикажешь, государь.

Два дня гуляло все селище, княжья дружина и жители близлежащих деревень, приехавшие по экстренному приглашению своего боярина. Вестимир провел обряд бракосочетания. Вместе с молодыми, принес богам дары в священной дубраве. Веселое настроение витало над городищем. После первой брачной ночи, молодые вышли к праздничному столу невыспавшимися, со смущенными, но счастливыми улыбками. Опять гуляли. Ходили за крепостные стены воевать снежный городок. Мужчины атаковали столбы, врытые спешно в мерзлую землю, с вывешенными на них шапками, красными черевами и расшитыми кафтанами. Столбы обильно смазаны воском, скользкие, попробуй, влезь на них, но народ подвыпивший, безбашенный, вольный, умудрялся срывать призы. «Боярин выдает замуж сестру. Хозяин проставляется, а сватом у него сам светлый князь. Эх, гуляй народ! Праздник, родовичи!»

Сашка с Андрюхой лично наливали всем встречным и поперечным. При этом Сашок выкрикивал непонятное никому, но забористое: «Гуляй, рванина! Халява плиз». Вечером Андрюха принес от плотников самопальную гитару, выстраданную в мастерской, со струнами из прошлой жизни, завалявшимися в одной из сумок. Застолье было в самом разгаре. Князь, сидевший рядом с молодыми, сначала не обратил вниманиея на самозваного барда. В зале стоял шум разговоров, но при первых аккордах народ притих. «Что спеть аборигенам?», — задал вопрос сам себе Андрюха. Требовалась веселая песня, все-таки свадьба. Но, чтоб была понятная всем. Еще раз перебрал струны, звук на инструменте существенно отличался от стандарта, но играть было вполне можно. Зал притих окончательно. Запел:

После исполнения песни народ визжал от восторга:

— Сотник, спой еще! Еще давай!

Андрюха запел:

Песню, он как мог, подогнал к действительным реалиям. И за столом народ, под конец песни, уже вовсю горланил о князе, под широкой десницей которого, не приходится тужить. Между делом, опрокинул грамм сто пятьдесят водки и уже на пару с Сашкой выплеснули в народ песни казачьей тематики Розенбаума, причем заведенная толпа подпевала, как могла, но с большой охотой.

Князя, его дружину и обоз провожали всем селищем, выйдя на берег реки. Настроение было приподнятое у всех. Свою лепту в него внесла даже погода. Погожее, солнечное утро, легкий морозец и отсутствие ветра, вызывали положительные эмоции даже у лошадей.

— Ну, удачи тебе, боярин. Верю, справишься по лету с печенегами.

— Счастливой дороги, светлый князь. Шли гонца, если потребен буду.

Твердятич, обняв сына и ласково поцеловав невестку, подошел к Монзыреву:

— Не поминай лихом, сват. Жду в гости у себя в Чернигове, помни, что есть у тебя в том городе родня.

— Обязательно буду, сват, обязательно.

— И тебе, добра и счастья, свашенька. Был бы помоложе, ей-ей, отбил бы у свата, уж очень ты пригожа у нас.

— Спасибо на добром слове, боярин. Легкой дороги. Мои наилучшие пожелания свахе.

Проводив обоз, вернулись в детинец. Жизнь требовала отлаженного, размеренного быта.

Еще в школе, Монзырев отчетливо помнил это, учитель истории вдалбливал своим ученикам информацию о нелегкой жизни славян в средних веках. Мол, работали люди не покладая рук, от зари до зари, и света божьего не видели. А, еще эксплуататоры, князья да бояре, кровушку пили, а далее, как по фильму «Чапаев» — «Что делать? Красные придут, грабють, белые придут, грабють! Куда бедному крестьянину податься?».