– Знаете, ребята, а я ведь уже собиралась сухари сушить, – призналась Глухарева, – но тут вдруг прокурор ни с того ни с сего выступил с заявлением, что не настаивает на моем обвинении, и судья тут же удовлетворил его просьбу.
– Ну, наверное, им и самим стало ясно, что вы тут невиновны, – предположил Миша.
– Думаю, что это было ясно с самого начала, – раздумчиво произнес Василий. – Но тем не менее абсурдное обвинение какое-то время поддерживалось. Анна Сергеевна, вы помните, когда это произошло?
– Разве такое забудешь, – вздохнула Анна Сергеевна. – Двенадцатого июля. А уже тринадцатого я написала заявление "по собственному".
– Спасибо, Анна Сергеевна, что меня успели трудоустроить, – с чувством произнес Щепочкин. – Мне-то до пенсии чуть дольше, чем пол года.
– Василий Юрьевич, а вас-то за что уволили? – изумился Миша. – Ведь вы же, как я понял, в вашей страховой конторе были незаменимый работник!
– Дела судебные, – беззаботно усмехнулся Щепочкин. – Хотя на моем-то суде ни корреспондентов, ни фотографов не было – все прошло тихо и быстро.
– Расскажи, – потребовала Анна Сергеевна.
– Извольте. Против меня тоже поначалу возбудили "уголовку" – за налет на штаб князь-григорьевцев. Но в один прекрасный день меня вызвали в прокуратуру и сообщили, что поскольку заявление от потерпевших так и не поступило, то уголовное дело переквалифицируется в административное – о порче казенного имущества.
– И когда же это случилось? – не выдержал Михаил. – Неужели…
– Да, именно двенадцатого июля, – подтвердил Щепочкин. Вы скажете – совпадение. Я возражать не стану, пока не получу подтверждений в обратном. А уже через неделю Шемякинский районный суд присудил мне штраф в размере 125 рублей 88 копеек – именно в такую сумму оценили разбитый кувшин с портретом Его Злодейства Князя Григория. Хотя, если быть совсем точными, то его разбил не я, а милейшая Наденька Заметельская.
– И что, из-за какого-то дурацкого кувшина вас выперли с работы? – Миша от возмущения даже соскочил с агрегата и чуть не выронил тетрадку.
– Да нет, дело не в этом, – улыбнулся Василий Мишиной наивности. – Господа Харитоновы были бы рады меня оставить, да что поделаешь – репутация солидной фирмы не позволяет держать на работе скомпрометированного сотрудника.
Анну же Сергеевну интересовало другое:
– Вася, ты вот помянул Надежду. Но ведь ты действовал как бы заодно с нею, она прекрасно знает, как все было на самом деле. Ей же достаточно было слово сказать, и не было бы у тебя никаких неприятностей. Да и у меня тоже.
Вася вздохнул:
– Анна Сергеевна, вы рассуждаете как старый русский интеллигент, как типичный шестидесятник…
– Да, я – шестидесятник, – приосанилась Анна Сергеевна. – И не вижу в этом ничего смешного!
– Нет-нет, я ничего не хочу сказать плохого о шестидесятничестве и интеллигенции в целом, – поспешил успокоить учительницу Щепочкин. – Тем более, что и сам в душе такой же, как вы. А в случае с Надей – это, выражаясь языком математики, совсем другая система координат. Государство – все, а человек, ради которого, по идее, государство и существует – ничто. Они не потому нас с вами, извините за выражение, "опустили", что имеют что-то лично против вас или против меня, а просто судьба человека интересует их не более, чем участь таракана, случайно попавшегося под горячую руку… – Вася немного помолчал. – Хотя у меня такое чувство, что в нашем случае машинерия все-таки дала небольшой сбой.
– В каком смысле? – не понял Миша. Для него понятие "шестидесятники" более связывалось с 19-ым веком, и потому весьма неожиданно было узнать, что Анна Сергеевна – ровесница Писарева, Шелгунова и Михайловского.
– Вспомните о двенадцатом июля, – несколько загадочно произнес Щепочкин. – Да и, если говорить по большому счету, Надежда Федоровна все-таки сделала много хорошего. Кабы не ее оперативное вмешательство, то кто знает, что сегодня в городе творилось бы! Да и ты, Миша, именно ей обязан тем, что жив и здоров. Если бы она тебя не "похитила" из больницы и не переправила в Москву, то григорьевцы бы тебя… Ну, сам знаешь.
Миша со вздохом кивнул.
– Но мы, кажется, опять забежали вперед, – по-деловому произнес Щепочкин. – На чем мы остановились? Да, на том, как я ночью в помещении клуба столкнулся с Надей. А уж потом вы, Анна Сергеевна, должны во всех подробностях поведать о ваших интригах с бароном Альбертом…
Здесь, собственно говоря, можно было бы поставить точку в нашем повествовании – то, что могут сообщить Мише Василий и Анна Сергеевна, нам и так хорошо известно. А если по большому счету, точку можно было ставить еще раньше, сразу после драматичной сцены ареста князя Григория. И если мы этого не сделали, то только затем, чтобы сообщить читателям, что, во-первых, зло наказано (хоть суд еще не завершился, но ясно, что виновные получат по полной программе); во-вторых, что справедливость восторжествовала (и Вася, и Анна Сергеевна, хоть и лишились любимой работы, но все-таки избежали уголовного преследования, и это уже большая удача в стране "басманного правосудия"); в-третьих, что Миша Сидоров не только выжил после покушения, но и готовится продолжать учебу; ну и, в-четвертых, что все мы можем порадоваться очередному достижению Святослава Иваныча и его актеров и пожелать им новых творческих высот. Правда, пока что несколько в тумане дальнейшая судьба шушаковского банка и его пока все еще главы Ольги Ивановны-младшей, но это уже забота местной и федеральной властей, как они "разрулят" вопрос и поделят сей лакомый финансовый кусочек.
Словом, мы уже обдумывали, какой виньеткой "закруглить" нашу историю, но в это время непонятно откуда в котельной зазвучала мелодия некогда очень популярной песни, сочиненной замечательным советским композитором Александрой Николаевной Пахмутовой на стихи прекрасного советского поэта Николая Николаевича Добронравова.
– Светит незнакомая звезда, – машинально подпела Анна Сергеевна.
– Снова мы оторваны от дома, – охотно подхватил Миша.
Здесь Василию следовало бы продолжить импровизированное караоке словами "снова между нами города, взлетные огни аэродрома", но вместо этого он пошарил в кармане засаленной спецовки, извлек мобильный телефон и, нажав на кнопочку, приложил к уху. Музыка смолкла.
– Слушаю вас.
– Василий? – раздался в аппарате знакомый женский голос.
– Здравствуйте, – несколько удивленно ответил Щепочкин. – Говорите громче, плохо слышно. Вы из Москвы?
– Нет, я здесь, в школе. Никак не могу найти вашу котельную.
– Где вы теперь – возле учительской? Тогда идите прямо по коридору, а потом…
