Турин велел провести его туда и, увидев курган, впал в черное отчаяние, подобное смерти. Дорлас же по черному мечу, слава о коем дошла даже в глушь Бретила, а также по тому, что Турин искал дочь короля, понял, что Дикарь этот на самом деле Мормегил из Нарготронда, который, по слухам, был не кто иной, как сын Хурина из Дор–Ломина. Потому лесные люди подняли Турина и принесли его в свое селение. Хижины их размещались в лесу, на холме, обнесенном крепкой изгородью, и называлось это место Эфел–Бра́ндир на Эмон–Обель: ибо племя Халет уменьшилось из–за войн, а Брандир, сын Хандира, что ныне правил ими, был человек мягкого нрава, да к тому же хромой с детства, и верил он, что не битва, а скрытность спасет их от мощи Севера. Потому весть, принесенная Дорласом, испугала Брандира, а когда взглянул он на Турина, лежащего на носилках, предчувствие омрачило тенью его сердце. Тем не менее, тронутый горем Турина, он взял его в свою хижину и долго лечил, ибо искусен был во врачевании. С началом весны Турин посветлел, воспрял духом и выздоровел; и подумал он, что мог бы остаться в Бретиле, сокрытый ото всех, и избавиться от своего темного рока, забыв о прошлом. Потому он взял себе новое имя — Тура́мбар, что в Высоком наречии эльфов означает Властелин Судьбы, и просил лесных людей забыть о том, что он чужой им и некогда носил иное имя. Все же не мог он совсем отречься от воинских дел, ибо не смирялся с тем, что орки могли появляться на Перекрестье Тейглина либо шнырять у Ход–эн–Эллета; и стало то место для орков страшным, так что они избегали его. Однако Турин отложил свой черный меч и вооружился луком и стрелами.
Новые вести о Нарготронде пришли в Дориат, ибо те, кто уцелел после разгрома и разорения и пережил в дебрях Суровую Зиму, явились в поисках убежища к Тинголу; и стражи провели их к королю. Иные говорили, что все враги отступили на север, иные — что Глаурунг по–прежнему обитает в чертогах Нарготронда; одни твердили, что Мормегил жив, другие — что он обратился в камень под чарами дракона. Но все в один голос говорили, будто бы многие в Нарготронде знали, что Мормегил на деле был Турином, сыном Хурина из Дор–Ломина. Морвен была вне себя от горя и, вопреки совету Мелиан, одна отправилась в дебри, дабы разыскать сына или хотя бы верные вести о нем. Тингол послал за ней Маблунга с отрядом закаленных воинов, чтобы отыскали и сберегли ее, а также разузнали все что можно. Ниэнор, однако, приказано было остаться. Но в ней жил бесстрашный дух ее рода, и вот, в недобрый час, надеясь, что Морвен вернется, если увидит, что дочь ее намерена делить с ней опасность, Ниэнор оделась в мужской наряд и с воинами Тингола отправилась в злосчастный этот поход.
Они отыскали Морвен на берегу Сириона, и Маблунг умолял ее вернуться в Менегрот; но она словно не слышала, и невозможно было ее переубедить. Тогда же обнаружили Ниэнор, и, несмотря на веление Морвен, она отказалась вернуться; и пришлось Маблунгу провести их к потайным переправам на Полусветных Водах, и они пересекли Сирион. И вот, после трех дней пути, пришли они к Эмон–Этир, Холму Дозорных, что много лет назад с великими трудами воздвигли в одной лиге от врат Нарготронда по велению Фелагунда. Затем Маблунг оставил несколько всадников с Морвен и Ниэнор, запретив им двигаться дальше. Сам же, не увидя с холма ни одного признака врагов, со своими разведчиками бесшумно спустился к Нарогу.
Но Глаурунгу ведомо было все, что они предприняли, и вот он, пылая гневом, спустился к реке и лег в нее; поднялся пар, и зловонный дым ослепил Маблунга и его спутников, а Глаурунг тем временем переполз через Нарог.
Видя приближение дракона, воины, оставшиеся на Эмон–Этире, хотели увести Морвен и Ниэнор, и бежать с ними назад, на восток, но ветер окутал их плотным туманом, а кони обезумели от драконьего зловония, заметались и понесли; так что многие всадники до смерти разбились о деревья, а других кони унесли невесть куда, и так воины потеряли обеих женщин. Ни одна весть о Морвен не достигла с тех пор Дориата. Что до Ниэнор, то конь сбросил ее, но она не была ранена и вернулась к Эмон–Этиру, чтобы там дождаться Маблунга; она выбралась из тумана на солнечный свет и, обратившись к западу, взглянула прямо в глаза Глаурунга, чья голова лежала на гребне горы.
Некоторое время воля Ниэнор противилась воле дракона, но тот пустил в ход свои чары и, узнав, кто она, вынудил ее не отводить взгляд и наложил на нее заклятье безмерной тьмы и забвения, так что она не помнила ни того, что было с ней прежде, ни своего имени, ни других имен и названий вещей, и многие дни не могла она ни видеть, ни слышать, ни пошевелиться по своей воле. Тогда Глаурунг оставил ее на Эмон–Этире и вернулся в Нарготронд.
Маблунг, который отважно исследовал чертоги Фелагунда, покинутые драконом, по возвращении Глаурунга скрылся и вернулся на Эмон–Этир. Когда он взобрался на вершину, солнце уже зашло и наступила ночь, и не нашел он никого, кроме Ниэнор, застывшей под звездным небом, как одинокое изваяние. Ни слова не сказала она, ни звука не слышала, но следовала за ним, когда он брал ее за руку. И Маблунг, опечаленный, увел ее прочь, хотя и казалось это ему напрасным, ибо оба они, оставшись без помощи, были обречены.
Но их отыскали трое спутников Маблунга, и все они медленно двинулись на северо–восток, за Сирион, к рубежам Дориата, к охраняемому мосту при впадении Эсгалдуина в Сирион. Чем ближе подходили они к Дориату, тем быстрее восстанавливались силы Ниэнор; но она все еще ничего не видела и не слышала и шла, как слепая, туда, куда ее вели. Когда же наконец подошли к рубежам Дориата, она сомкнула свои широко раскрытые глаза и уснула; эльфы уложили ее на землю и сами заснули, забыв об осторожности, ибо были измождены. Тогда напали на них орки, что частенько бродили у рубежей Дориата, подбираясь настолько близко, насколько хватало смелости. В этот миг к Ниэнор вернулись слух и зрение, орочьи вопли пробудили ее, она в ужасе вскочила и убежала, прежде чем орки успели приблизиться к ней.
Орки бросились в погоню, а эльфы погнались за орками и перебили их прежде, чем те успели причинить ей зло; но Ниэнор бежала от них. Словно обезумев от страха, мчалась она быстрее, чем дикий олень, и в беге изодрала свои одежды и осталась нагой; она скрылась в северной стороне, и эльфы потеряли ее из виду, и хотя долго искали ее, но не нашли ни ее следов, ни ее самой. Отчаявшись, Маблунг вернулся в Дориат и поведал о случившемся. Опечалились Тингол и Мелиан, Маблунг же ушел прочь и долго искал вестей о Морвен и Ниэнор, но тщетно.
Ниэнор же бежала в дебрях, пока не иссякли силы: тогда она пала оземь и заснула, а когда пробудилась, было солнечное утро, и она обрадовалась свету, словно увидела его впервые. Все, что ни попадалось ей на глаза, казалось новым и незнакомым, ибо она ничему не знала названия. Она не помнила ничего, что было прежде, кроме тьмы и тени ужаса, и потому бродила чутко, словно загнанный зверь, и изголодалась, так как пищи у нее не было, а она не умела добывать ее. Она добралась до Перекрестья Тейглина и прошла его, ища убежища под могучими древами Бретила. Было ей страшно, словно тьма, от которой она бежала, вновь грозила овладеть ею.
