Ну да, а зверей он разделывает от непонятости, наверное.
– А это латарра золотистая, да? – показываю на бабочку, про которую мне брат рассказывал.
– Верно, – долетает сзади. – Ты разбираешься в насекомых?
– Ну… интересуюсь малость… – угу, уцепа от навозного жука, может, и отличу. – Я только никогда не видела таких разных. А у них у всех есть всякие способности?
– Не у всех, но… у многих.
Моргаю, а когда открываю глаза – Нэйш стоит совсем рядом, рукой потрогать можно. Поглаживает пальцами рамочку мелкой бабочки с жёсткими зелёными крыльями.
– Удивительные создания, да… Это вот погорница самоцветная, живёт обычно там, где минералы или драгоценные металлы выходят наружу или залегают близко к земле. О крылья можно порезаться – они и напоминают-то чем-то камень. Эти шесть внизу – пятнистые обманки. Они очень разные – прихотливая окраска… Меняют её в зависимости от того, в какой местности обитают. И только после смерти перестают меняться – будто бы сохраняют в себе последнее место, в котором были. А вот голубой флёр. Светится в темноте даже ярче светлячков-фонарников.
– Ой. А я их и не видела как-то.
– Они очень редкие. Обитают в основном в Дамате – на юго-востоке… А это вот ирмелейский меченосец – тоже редкий подвид.
– Это потому, что у него на крыльях будто мечи скрещённые?
– Ещё у них есть жало. Правда, только у самцов. Эта, с тёмно-синими крыльями – королевская бархатница, у неё очень интересный механизм раскрытия дополнительной пары крыльев. От этого кажется, что она будто бы в платье…
Слушать я научилась ещё у ба. Где надо – вопросы вставляю, а где – охаю-ахаю. И как-то пропускаю тот момент, когда меня и впрямь начинает заедать любопытство. Потому что они такие все чудесные, что остолбенеть можно. Стояла бы, смотрела да слушала.
Нэйш поправляет рамку, в которой совсем уж удивительная бабочка. Снизу она будто серенькая, невидная, а сверху – будто пламя из крыльев выросло
– Венец коллекции, – он это прямо с нежностью говорит. – Традиита Фениа, бабочка-феникс. Маленькая и невзрачная, ни за что не рассмотреть. Пока она однажды не проявляет свою настоящую суть. Не становится ярче всех. Здесь она в редкий миг перехода.
Смотрю на фениксовую бабочку, на её несхожие половинки. Моргаю, как от огня.
– Ух. Я даже не знала, что такие бывают.
– Мало кто знает. Госпожа Арделл сетует, что нет даже приличных исследований по бестиям Кайетты. А то, насколько разнообразны насекомые… на самом деле интересует немногих.
Нэйш возвращается за свой стол, а я всё стою – не могу от этого собрания оторваться. Смотрю на них всех. На разноцветного Архонта Вериэлла и маленькую аталию Арнорро – это из известной легенды про бабочку, которая дала свет людям. А эта вот как василёк, Нэйш говорил – на западе её странно называют в народе: «я-тебе-верен» – будто символ верности она, значит.
Жалко, что они все неживые такие. Наверное, в полёте-то они куда красивее.
Так задумываюсь, что даже забываю совсем уж забываю бояться. Спрашиваю тихо:
– Зачем вы их собираете?
– Их любопытно изучать.
Устранитель теперь сидит за столом, а перед ним банка с незнакомой бабочкой. Угольно-черной и как бы шипастой. Наверное, успел достать из сумки, пока я на стенку пялилась.
Бабочка ещё живая: хлопает крыльями и бьётся о стенки банки.
Нэйш склоняет голову, следит за ней задумчиво этак. Водит пальцем по стеклу.
– Они похожи на людей, тебе не кажется? Бесконечное разнообразие внешних признаков и способностей. Разные жизненные циклы, возможности приспособляемости… стремление к теплу или огню – по-разному. И при этом у всех одно и то же. Хрупкость. Слабые точки – не такие уж разные.
Черная бабочка как что-то вдруг понимает – замирает в банке.
– Недолговечность.
Нэйш пару секунд молчит. Я смотрю на бабочку у него на отвороте рубахи – небольшую, чёрно-серебристую.
– А почему вы не хотите их изучать, пока они живые?
Устранитель пожимает плечами.
– Живых я… тоже изучаю. Иногда. Но эти… они разве не кажутся совершенными? Именно сейчас. Пойманные в миг смерти – и при этом она над ними будто бы не властна. Кажутся почти живыми, правда? Ограждёнными от внешнего мира… скованными, зато сохранёнными навеки.
Вот за это Нэйша в питомнике и не любят. За этот его вечный к смерти интерес. Он и на зверей-то смотрит так… «Оно ещё живое, или уже можно тащить в мой сарайчик?».
– Ага, – и потихоньку бочком лезу к двери. – Точно. Ну, спасибо, мне, значит, пора уже…
Устранитель наблюдает за бабочкой в банке. И кивает так, между делом. Вроде, можно спокойно уходить, но совсем расставаться с чудесными бабочками как-то жалко.
– Можно потом ещё прийти? Посмотреть.
Прямо-таки расцветает.
– Конечно.
Выскальзываю за дверь, прикрываю осторожненько. Спускаюсь обратно к Сквору.
– Обалдеть, – говорю горевестнику. – Я только что болтала о бабочках с Нэйшем!
– Жестокое сердце, – проницательно выдаёт Сквор. А меня прямо-таки распирает:с кем бы поделиться? Мел точно не поймёт, ещё и разворчится: «Нашла, с кем разговаривать – с этим чокнутым гадом…» Уна – нет, она так в меня вцепится! Всё будет выспрашивать, что и как он сказал, как смотрел и чего делал… Гриз – вот самое лучшее, только когда она вернётся…
Может, Гроски? Точно, он же как-то ладит с Нэйшем, даже вот на выездах. Надо будет к нему подойти, к Гроски. Рассказать. Ну, когда он вернётся со своей этой, как её, встречи с поставщиком кормов. Сколько там о кормах-то уже можно спорить?
Если, конечно, он не просто пива в трактир попить пошёл.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
Торговец мясом Горинг поперхнулся и закашлялся – и я его от души понимал. Во-первых, он только что впервые в жизни попробовал пивко в «Свине и свирели», и оно потихоньку разъедало ему внутренности. Во-вторых, входя в трактир он по недосмыслию высказался в духе, «фу, ну и дыра». Теперь ласковые взгляды Злобной Берты прожигали бедолаге спину.
В-третьих, я ему только что заявил, что питомник с ним расторгает контракт.
– Какого?!.. – просипел Горинг, когда нацелился вежливо похлопать его по спинке. – Я же тебе заплатил! Три процента от суммы в месяц – и ты следишь за тем, чтобы поставки оставались у меня.
Я не стал ему сообщать, что моя честно выстраданная взятка тут же ушла на закупку круп. Вместо этого лихо хватил бертиного пивка (торговец содрогнулся) и выдал своё лучшее шипение:
– Думаешь, мне это нравится, а? Терять денежки и с тобой тут посередь дня объясняться? Я всё обделал, как надо, ясно тебе? Уломал Арделл. Она согласилась было, хоть и с неохотой – ты что ей, на кнут наступил в прошлые встречи? И тут этот чёртов поставщик, как его бишь… Москен… Моксен… Припёрся со своим предложением, поволок её глядеть склады и фермы, а что я мог сделать, а?! Что я мог?!
Горинг буравил меня глазками и слизывал горькую пену с огромных, тоже похожих на пену, седых усов.
– Она, понимаешь ли, вернулась сияющей, чтоб её. И такая: о, представляешь, у него товар-то получше будет! Мясо посвежее, да и не такое костистое. Этот, чтоб его, Москен везде подмаслил, да он ей цену выставил ниже на десять процентов!
На самом деле – на восемь процентов. И только после того, как я красочно расписал, какие скидки питомнику даёт Горинг. По крайней мере, торговец не сунется проверять… оба не сунутся проверять. Эрб Горинг с Иртуром Моско лет двадцать уже враждуют.
– Да я, если ты хочешь знать, чуть ли не танцевал вокруг чёртовой варгини. Расписал тебя с ног до головы: мол, постоянный партнёр, понимающий. Но эта стерва, чтоб её, уперлась. В общем, хочешь обойти Моско – дай мне что-то, с чем можно работать. Мне, честно говоря, плевать, кто будет возить мясо в питомник… но денежку терять не хочется.
Горинг гневно пыхтел, поглядывая из-под седых бровей чёрными глазками. Почёсывал подбородок в мелких прыщиках. Подёргивал пуговицу на куртке – пуговица была выполнена под аквамарин, по последней моде.
