Она молчала.
— Это был очень дурной человек. Он убивал других людей. Он даже пытался сжечь наш чудесный дом. Вместе с нами!
Фейнне чуть шевельнула плечом.
— Почему это должно меня занимать?
— Ну, дорогая, не стоит притворяться, — небрежно тянул Алефенор, — тем более что у вас это плохо получается... Это же был ваш человек, не так ли? И вы все время ждали, что он придет сюда, подобно сказочному герою, и освободит вас из лап чудовищ... Чудовища — это, разумеется, мы.
— Не льстите себе, — сказала Фейнне.
— Это вы нам льстили, — возразил Алефенор. — До сих пор не понимаю, как такая милая, воспитанная девушка могла Связаться с подобным типом. Чрезвычайно плохо воспитан. Но теперь с этим покончено. Никаких убийств, никаких поджогов.
Фейнне побледнела. Она могла сколько угодно удерживать на лице презрительную улыбку, она могла пожимать плечами, но как ей быть с тем, что кровь внезапно отхлынула от ее щек?
Алефенор засмеялся:
— Никто не собирается жить вечно! Не он ли научил вас этому?
— Замолчите, — попросила она жалобно.
Ну вот еще! Довольно вы издевались надо мной, голубка! Я видел его мертвым, слышите? Я сам всадил в него две стрелы. Он сдох у моих ног. Я даже слышал его последние слова. Сказать вам?
Фейнне не ответила. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы этот невыносимый человек поскорее закончил то, что собирается сделать, и оставил ее в одиночестве. В слепоте и безмолвии Фейнне могла путешествовать по своей жизни в любом направлении. Она имела возможность уйти туда, где Элизахар еще жив. В сады Академии, на улицы Коммарши, в тот кабачок, где она пила, как заправский студент, и рассказывала о своем путешествии в странное место — место, где у нее было зрение, как у всех людей.
Алефенор тихо смеялся.
— Полагаете, перед смертью он звал вас? Ха! Да я не знаю ни одного солдата, который вспомнил бы в такой миг о своей любовнице! Самые отчаянные головы обычно зовут мать, а все прочие обеспокоены только собственной персоной. И ваш такой же. Я сумел обойти его, я Подстрелил его — вот что волновало его в последний миг!
«Что бы он ни сказал, — думала Фейнне, — я буду держать эти слова у сердца, как младенца, потому что в них спрятано тайное послание, потому что они — сокровенное признание для меня. Самодовольный болтун был избран для того, чтобы передать мне это послание...»
Алефенор наклонился над девушкой и прошептал, отчетливо произнося каждый звук:
— Он сказал: «Я — дурак!» — и после этого уже не двигался...
Две волны, ледяная и обжигающая, столкнулись в сердце Фейнне, но ледяная достигла цели прежде. Девушка застыла, а затем внезапно вцепилась в волосы Алефенора.
— Ты врешь, сволочь! — орала она. — Заткнись! Гадина! Сука! Ты тоже не будешь жить вечно!
Он оглушил ее пощечиной и выскочил из комнаты, где была заперта пленница, растрепанный и красный.
Герцог Вейенто был чрезвычайно доволен результатом разговора — если то, что произошло, можно считать «разговором». Сердце Фейнне дало трещину.
— Кстати, тот наемник действительно мертв? — спросил герцог у начальника стражи.
Тот угрюмо кивнул.
— Я видел, как он умер.
— Ты проверял?
— Говорят вам, он дернулся и затих. Две стрелы в груди. И никого, кто придет к нему на помощь.
— Так он все-таки не умер?
Алефенор пожал плечами.
— Я должен был отсечь ему голову и принести вам?
— Это было бы лучше всего... — вздохнул Вейенто.
Алефенор непонятно дернул углом рта и ушел.
В руки Хессициона Фейнне попала уже мягкой глиной: ее пассивное сопротивление было надломлено; теперь она лишилась воли по-настоящему. Впрочем, Хессициона это обстоятельство занимало в самую последнюю очередь. Его интересовало совершенно иное: наличие у Фейнне надлежащей чувствительности, которая позволит приблизиться к вожделенной формуле опытным путем.
Герцогу Вейенто, который пожелал присутствовать — до крайней мере, при первой их встрече, — казалось, что он наблюдает за двумя слепыми: ни старик, ни девушка не видели друг друга. Погруженный в свои математические мечтания Хессицион вошел в комнату пленницы и принялся кружить там, щупая пальцами воздух — так, как это делают торговцы тканями. Фейнне неподвижно сидела на табурете, съежившись и уставившись в одну точку. Она даже не делала вид, будто следит за вошедшими.
И притом оба они не были безумны — в полном смысле этого слова. Хессицион, поглощенный давнишней своей идеей, не интересовался переживаниями девушки, которую воспринимал исключительно как «объект». Герцог также мало занимал Хессициона. Некто, сумевший предоставить наилучшие условия для эксперимента. Некто, не имеющий больше никакого значения. Смысл существования Вейенто был для Хессициона тем самым исчерпан.
Фейнне заново открывала для себя одиночество. Каким наполненным, оказывается, было это одиночество до сих пор! Там, внутри скорлупы, в которую она, спасаясь от заточения внешнего, заточила сама себя, обитали живые чувства и дорогие ей люди. Теперь скорлупа была разрушена, мир опустел. Только Фейнне — и еще несколько безликих, отвратительных теней. Бессмысленно думать о них. Бесполезно тревожиться о них. Их побуждения все равно останутся загадкой — из числа тех загадок, которые для чего-то навязываются человеку, абсолютно не намеренному их решать.
Вейенто устроился в кресле возле окна, чтобы удобнее было следить. Хессицион отрывисто бросал фразу за фразой. В бессвязных речах старика мелькали числа и имена давно умерших людей, несколько раз он останавливался перед герцогом и начинал ему выговаривать за дурную успеваемость. Вейенто покорно сносил упреки и обещал исправиться.
Затем Хессицион решительно объявил:
— Здесь невозможно что-либо делать! Мне нужны приборы... Впрочем, можно и без приборов... Завтра — подходящая фаза. Подготовьте объект.
— Каким образом? — спросил Вейенто быстро: он боялся, что период просветления закончится быстрее, чем Хессицион успеет отдать надлежащие распоряжения.
— Разденьте его... Или это женщина?
Хессицион прищурился, рассматривая Фейнне. Девушка не пошевелилась.
— Что расселся? — заревел Хессицион. — А ну, встать! Руки врозь! Я должен видеть!
Фейнне медленно поднялась, развела в стороны руки. Хессицион окинул ее быстрым взглядом.
— Толстовата, не находишь? — Он обернулся к Вейенто, подмигнул ему, как заговорщик — заговорщику. — Впрочем, для левитации сойдет.
Он ущипнул девушку за щеку и махнул ей рукой.
— Садись.
Она опустилась обратно на табурет, сложила на коленях руки.
Хессицион обошел девушку вокруг, высоко задирая колени, и вдруг заорал, наклонясь к ее уху:
