При таких обстоятельствах у меня не было возможности стать красивой, почувствовать восхищение в замке или в гостинице. Возможно, мне понравилось бы восхищение, а возможно, оно доставило бы мне меньше удовольствия, чем я ожидала. Несомненно, моя красота не позволила Уйю убить меня, и совершенно точно мне понравилось видеть себя красивой в зеркале.
Погоня за красотой, однако, привела к катастрофическим последствиям. Погоня за красотой превратила меня в камень. Она наделила меня мраморным пальцем и привела сюда.
– Могла бы и спеть мне, – сказал Скулни. – Тогда время пробежит незаметно.
Я отказалась.
– Не хочешь – тогда я спою.
И он запел жалобным монотонным голоском:
Я не пою колыбельные, чтобы заснуть,
В мыслях плету интриги, и мне не до сна:
Кого убить и как привлечь
Глупую душу, что у меня в долгу.
– Я замолчу, если ты споешь, – сказала я.
И спела ему загадку. Возможно, ломая над ней голову, он помолчит хоть немного. Как только я запела, то почувствовала себя лучше, сильнее.
Я обостряю слух
Я ослабляю зрение.
Кто я?
Воры любят меня,
Хотя я ничего не краду.
Кто я?
Я надолго задерживаюсь зимой,
А летом ухожу слишком рано.
Кто я?
Мною правит серебряная королева.
Я зажигаю ее свечи.
Кто я?
Кактус – мой цветок,
Сова – моя птица.
Кто я?
– Легкая загадка, – сказал Скулни. – Если бы ты пела днем, я бы еще подумал секунду.
Он разгадал ее. Быстро.
– Спой еще, – сказал Скулни.
– Спою, если дашь мне посидеть на своем стуле.
Мне хотелось узнать, что теперь видит Иви. Быть может, даже уговорить ее разбить зеркальце, хотя его уничтожение могло уничтожить и меня.
Пусть так и будет. Все равно довольно скоро мое тело перестанет дышать.
– Ты сможешь сделать это на рассвете, если до тех пор будешь петь.
И я начала. Скулни пользовался человеческими недостатками. А я спела все песни, какие знала, о человеческих добродетелях. Я пела о дружбе, любви, юморе, доброте, самопожертвовании.
Пока я пела, я чувствовала себя такой сильной, что впору было взлететь. Мне даже показалось, что мое настоящее тело там, в Пещерах гномов, тоже обретает силы. Но нет, оно угасало, почти не дышало.
В конце концов настал рассвет.
Я прекратила петь. Будь я сейчас в своем настоящем теле, у меня бы уже болело горло.
– Вставай, – заявила я. – Дай мне посидеть на стуле.
Он рассмеялся:
– Ты мне поверила, и я провел ночь, слушая прекрасную музыку. Иви мне поверила…
Я набросилась на него. Мне нужно было присесть на его стул, иначе я не смогла бы поговорить с ней. Я попыталась столкнуть его. Он попытался оттолкнуть меня. Но мы оба были пустышками под платьем – ни тебе мускулов, ни костей.
Я удалилась на свое прежнее место у штор, стараясь побороть отчаяние. До возвращения Иви оставалось еще полтора дня. Впрочем, неважно, когда она вернется, если я ничего не смогу предпринять.
Шли часы. Скулни сидел неподвижно, уставившись в зеркало. Если его разговорить, быть может, удастся узнать что-то полезное.
– Ты прежде попадал в руки айортийцев?
– Я побывал у двадцати семи айортийцев, и двадцать четыре из них были женщины, но ни одной такой уродливой, как ты.
Спасибо большое.
– Ты как-то повлиял на айортийскую историю?
– Можно сказать и так. Помнишь гражданскую войну из-за королевского совета? Я приложил к ней руку. – Он весело засмеялся. – А незадолго до гражданской войны одной из моих владелиц была ваша королева Урсалу.
– Ее казнили!
– Мне не пришлось чересчур ломать голову, чтобы осуществился этот план. – Он засмеялся громче: – Фея Люсинда даже ни разу не поинтересовалась, что я делаю. Какая же она все-таки дура!
Какой же он ядовитый паук!
Скулни продолжал болтать. Получалось, что он стоял за каждой трагедией, за каждой катастрофой в нашей истории.
Наконец он закончил, и я спросила:
– А что ты делаешь, когда попадаешь в живой мир?
– Путешествую. Не терплю заточения. А еще люблю поесть. Вот и выискиваю новые продукты, превосходные…
И он рассказал мне во всех подробностях о блюдах, которые предпочитает. Назвал каждую гостиницу, где подают превосходные блюда.
Я тихо охнула:
– Так это ты мастер Икулни! Это ты приезжал в «Пуховую перину»!
– «Пуховая перина», говоришь? Оленина с огненным перцем? Очень вкусно. Никогда прежде не едал…
– Деньги, которыми ты расплатился, исчезли после твоего отъезда.
Он расхохотался:
– Надо же, «Пуховая перина»!
Наконец спустилась ночь. Мы провели ее молча. Я чувствовала, что мое тело в Пещерах гномов постепенно угасает.
И снова дневной свет. Мой третий день в зеркале. Хоть бы Иви скорее приехала.
Пришло время завтрака и ушло.
А в Пещерах гномов мое сердце то замирало, то снова билось, то замирало, то билось.
Наступил полдень и прошел.
Я услышала шаги. Голос Иви.
– Нет, мне ничего не нужно. Только покой. Я должна побыть одна.
– Да, ваше величество, – отвечал женский голос.
Я услышала, как закрылась дверь. Теперешнее мое сердце громко стучало в ушах. Лицо Иви – человеческое лицо, а не лицо гнома – появилось в зеркале-окне. Слеза упала на стекло. Она плакала, смотрясь в зеркальце сверху вниз.
– Ох, Скулни, выходи. Выходи.
– Ваше высокое-высокое высочество, ваш покорный слуга внимательно слушает.
– Я действительно ее убила? Она на самом деле умерла?
– Вы снова самая красивая.
– Иви! Я здесь, – выкрикнула я.
Она меня не услышала.
– Как я могла ее убить? Она ведь мне так нравилась. Когда она была неуклюжей деревенщиной, мы с ней дружили.
Неуклюжая деревенщина?!
Иви, должно быть, взяла в руки зеркальце. Движения я не почувствовала, но потолок, на фоне которого появилось ее лицо, исчез, а вместо него возникла стена с гобеленами. Иви продолжала плакать.
– Иви! Послушай! Иви! – вопила я что было мочи.
Она опять меня не услышала.
– Моя храбрая, храбрая королева, неуклюжая деревенщина не сделала бы из себя красотку, если бы была вам настоящей подругой.
– Но теперь она мертва. Мне бы хватило, если бы она вновь превратилась в себя прежнюю.
– Оплакивайте ее, моя королева. Если бы вы не скорбели, я бы думал о вас не так хорошо.
– Я любила мою неуклюжую бедняжку.
– Это говорит ваше любящее сердце. А ваш острый ум знает, что красавица Эза была вашей соперницей.
