— Нет, не заспался. Просто никак от сладкой трапезы оторваться не может.
— Верно! — соглашался третий. — На тощий живот да без сладкого пива князьям не воюется — скушно да страшно!
Скорее всего именно эти крики заставили Владигора принять решение: «Ну, будь что будет. Авось не даст Перун и на этот раз синегорцам промашку допустить!»
Он стремительно вышел из домика, весь блистающий чешуйчатой броней, надетой поверх длинной, до колен, кольчужной рубашки, в высоком шлеме с яловцем-гребнем из конских волос ярко-рыжей окраски. Бадяга и Велигор его уже заждались, на князя взглянули со скрытым упреком.
— Все, идем на Пустень, и пусть боги будут сегодня милостивы к синегорцам! Мои щит и меч подайте! Да копье подлиннее! Первым буду на всходе!
И поползли к городу, казавшемуся синегорцам спящим, три длинные колонны, прикрываемые с боков лучниками и самострельщиками. Большие щиты воинов еще не были подняты над головами, потому что никто не видел над заборолом ни единого вражьего шлема. Но все, кто имел луки или самострелы, по команде воевод все же несколько раз пустили стрелы, подойдя поближе, — так, наудачу. Однако со стены никто не произвел ни одного ответного выстрела.
«Да куда же они все попрятались? — с тревогой подумал Владигор. — Неужто за заборолом? Там наверняка!»
И, выставив вперед копье, прикрывшись большим красным щитом от подбородка до колен, он стал карабкаться вверх по всходу.
Синегорцы плотной толпой полезли вслед за ним, он слышал их тяжелое, прерывистое дыхание. Сильно пахло медом, который пили воины перед выходом из стана, чтобы взбодриться. Слышал князь и запах надетых поверх доспехов овчин, прокисший, смешанный с запахами пота и дыма от костров.
Добравшись до заборола, хотел уже было Владигор дать команду рубить доски верхнего прикрытия, но, не дожидаясь приказа, ратники, сверкая секирами, с ожесточением принялись рушить забороло, не думая о том, что в запале могут поубивать стоящих рядом товарищей.
Скоро забороло было изрублено в том месте, где к нему подходили корзины, но никто не оказывал сопротивления синегорцам. Сзади уже напирали взобравшиеся на всход вторые, третьи, четвертые ряды.
— Осадите назад! — кричал им Владигор, но его не слушали или просто не в силах были выполнить приказ, до того плотной толпой наступали синегорцы.
И вот проход на стену был освобожден, и с ревом воины ринулись вперед, желая поскорее приняться за пустеньцев на боевых площадках стены, и тут их растерянный крик дал Владигору понять, что там, на гребне стены, случилось что-то неожиданное. Он видел какое-то столпотворение, взмахи рук, но не слышно было привычных звуков битвы, хотя уже слышались дикие стоны раненых.
— Князь, князь! — неслось из этой массы людей, к которым трудно было пробиться. — Смотри, что они сделали со стенами!
Владигор пробился сквозь толпу на самый верх стены и… едва удержался, чтобы не свалиться в глубокий провал! В черной его пасти рассмотрел он несколько трупов воинов, уже упавших туда и теперь корчившихся в предсмертных судорогах. Тела несчастных были насквозь пробиты остриями кольев, врытых в глину.
Владигор мгновенно прикинул: «Вот что сотворили! Но до "здоровой" части стены шагов тридцать. Может быть, по бревнам наружной и внутренней части перейти? Нет, такое расстояние никто не пройдет по круглому и мокрому бревну!»
Синегорцы, шедшие сзади, продолжали напирать. Они не знали, с чем повстречались передние ряды, а поэтому были беспечны. Им хотелось поскорее сбить со стен врагов. Под их давлением еще несколько воинов с истошными криками полетели на колья, не удержавшись на краю площадки, и Владигор закричал:
— Спускайтесь в город со стены по лестницам!
Но тут громкие крики испуганных до полусмерти людей услышал он:
— Да поломаны лестницы, княже! Поломаны-ы!
Оказывается, взобравшиеся на стену вынуждены были немедленно спускаться вниз тем самым путем, каким влезли сюда, или пытаться каким-то образом добраться до земли уже со стороны города.
Но сломить напор колонны, уже занявшей всход, было невозможно, и, как ни кричал Владигор, приказывая спускаться, ратники не понимали, зачем это нужно делать.
Тогда Владигор стал пробираться туда, где можно было спрыгнуть в пределы Пустеня. Вот он был уже на краю площадки, запруженной людьми, не способными ни уйти, ни дать противнику отпор. А враг находился неподалеку.
Со стены Владигору открылась картина, заставившая сжаться его отважное сердце, — он увидел полукруг из частокола, из-за которого, стоя, видно, на особых подставках или помостах, в синегорцев стреляли пустеньцы, — подданным Владигора оставалось лишь прикрываться щитами, но многие стрелы их настигали, и они с жалобными криками летели вниз и разбивались насмерть. По шлему Владигора дважды со скрежетом чиркнули наконечники стрел, но князь, не обратив на это внимания, смотрел на частокол и лихорадочно размышлял, как же можно преодолеть его. Пожалуй, впервые в жизни он и его подданные оказались в столь затруднительном положении.
На что мог надеяться Владигор? Заставить колонну попятиться и сойти в поле ему не удалось, и воины продолжали гибнуть, пронзенные стрелами или от падения на острые колья. Был один-единственный способ спасти положение, тоже не сулящий полного успеха, однако не воспользоваться им Владигор не мог.
Нужно было прыгнуть со стены в полукруг, ограниченный частоколом и обстреливаемый со всех сторон пустеньскими женщинами, подростками, стариками, и попытаться, используя тела убитых синегорцев в качестве прикрытия, дотянуться до верха заостренной ограды и перебраться через нее. Потом даже с горсткой храбрецов Владигор мечами и копьями разогнал бы защитников Пустеня.
От земли до гребня стены было шагов двадцать. Владигору случалось прыгать и с большей высоты.
Медлить было нельзя — его уже толкали в спину те, кто не мог устоять под роем летящих в них стрел. И Владигор решился. Громко, чтобы слышали все, прокричал:
— Храбрые синегорцы, прыгайте за мной! Внизу мы переберемся через частокол! За мной!
Не думая уже о том, какие последствия для него будет иметь этот отчаянный прыжок, Владигор прыгнул. Но отнюдь не уверенность в том, что за ним последуют другие, и не убежденность в том, что он сумеет перебраться через высокий частокол, а желание умереть в битве с врагом, впервые в жизни представлявшейся Владигору безуспешной для Синегорья, толкнули Владигора на этот поступок.
Он приземлился на обе ступни, мигом огляделся — вокруг него лежали скорченные трупы соплеменников, которых он безрассудно повел на стены, думая, что хитростью, дарованной ему злодеем Красом, сумеет одержать победу над теми, кому чародей постоянно благоволил.
