— Скажешь, если вода остынет, — бросил Богдан и сел на шкуру.
Должно быть, ему тоже не хватало тепла, как и света, потому он попросил жену принести керосинку. Хочет рассмотреть гостей, не иначе, но света хватило и на него самого. Теперь румын выглядел не многим старше Кости, хотя тусклый свет обычно старит людей. Он явно младше жены, или же тяжёлая жизнь состарила Анну раньше прочих южанок, но, увядши, она приобрела материнскую красоту, сдобренную доброй улыбкой. Хотелось уткнуться в эту большую мягкую грудь и заплакать. Да, именно такое желание завладело Костей, когда хозяйка шагнула от мужа к нему.
— Я вижу, как тебе больно. Крепись, — бросила Анна по пути в кухню.
Она едва заметно коснулась плеча Кости, но его прошибло током, и на глазах всё же выступили слёзы.
— Надо было приезжать, когда цветут сливы. А теперь привыкай к нашей зиме, — усмехнулся Богдан, и мягкий голос его приобрёл злую хрипотцу.
— Кто ж знал, что у вас… Так, — закончил Костя опасную фразу. Критиковать с порога образ жизни хозяев — это форменное свинство. Кого надо прибить, так это проклятого Алексея Николаевича, отправившего их в эту дыру!
— Ты ещё не знаешь, как у нас, — прохрипел Богдан и пошёл, наверное, помогать жене, когда та что-то крикнула из кухни по-румынски.
Варя всё время молчала, но уход Богдана развязал ей язык:
— Ты не заметил, кто унёс мои носки?
— А тебе не всё равно?! — ответил Костя зло и, шмыгнув носом, вместе с соплями втянул аромат разогреваемого ужина, дурманяще-пьянящий.
Богдан вернулся с двумя парами шерстяных носков и бросил обе Варе на колени, затем стянул с плеча полотенце и, присев подле Кости на корточки, попросил вынуть из воды руки. Промокнув их, румын обернулся к Варе:
— Одень ему носки и ступайте к столу, — и, забирая кастрюльку, бросил парню: — Надеюсь, ты не отморозил их, и всё равно я замотаю твои пальцы после ужина. Пошевеливайтесь!
Варя быстро справилась с носками, а потом они на пару с той же быстротой умяли тушёный с мясом картофель, съели хлеб с хрустящей корочкой, какой может похвастаться только домашняя выпечка, и запили горячим, обжигающим горло, травяным чаем. Хозяева ничего не ели. Они молча обнимались со своими кружками, явно греясь о них.
— Мы в деревне ужинаем довольно рано. Если бы не вы, мы бы давно спали, — сказала Анна, поймав заинтересованный взгляд гостей. — Но вы пейте спокойно, мы вас не торопим. Я всё не решаюсь спросить, нужна ли вам вторая комната?
— Не нужна, — ответил Костя и, заметив, как потупилась Варя, пнул под столом её ногу. — Я могу и у камина на шкуре. После ваших лесов мне без разницы, где спать.
— Эта шкура волчья, — усмехнулся Богдан и, отставив в сторону кружку, отправился в кухню, откуда тут же вынырнул с двумя полными вёдрами. — Если не поторопитесь, ванна остынет.
Богдан так резво взлетел по тёмной лестнице, будто вёдра были пусты, но каждая ступень со стоном отозвалась на их вес.
— Колонки у нас тоже нет, — будто извиняясь, тут же выдала Анна. — Но вы же к нам всего на пару дней.
Анна сделала первый глоток из своей кружки и поморщилась, но затем быстро мелкими глотками осушила её до дна. Морозный румянец пропал, и лицо хозяйки приобретало ровный розовый цвет.
— Тебе я нашей святой воды не предложу, — рассмеялся ещё на лестнице Богдан, заставив Костю вздрогнуть. — Тебе сейчас сливовицы нельзя, но мы с тобой ещё выпьем, — румын протянул Косте отрез шерстяной ткани. — Обмотай руки и подержи в тепле хотя бы пару часов.
Анна тоже поднялась и, подхватив ещё полную кружку мужа, сказала Косте:
— В Трансильвании самогон до добра не доводит.
— Обычный женский трёп. Не слушай её! — И забрав у жены кружку, Богдан выпил сливовицу одним глотком, даже не поморщившись, тогда как Костю передёрнуло, будто пил он сам. — Живо наверх! Дверь в вашу спальню открыта, а из неё есть выход в ванную. Я бы посоветовал вам сразу лечь спать.
Косте не понравилось, как румын взглянул на Варю, и он притянул её за руку к себе.
— Не беспокойтесь, — процедил Костя сквозь зубы. — Мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством. Мы приехали сюда за фольклором.
— Я только хотел сказать, — всё с тем же смешком продолжил Богдан, — что с петухами деревня начнёт просыпаться, и тишины не будет.
Костя кивнул, а Варя, пытаясь увести разговор в безопасное русло, спросила:
— А если Михей завтра будет пьян, то когда мы с ним сможем поговорить? У нас нет много времени.
Богдан нахмурился так, что густые чёрные брови сошлись у переносицы.
— Я не пророк, но обещаю, что без фольклора вы не уедите. Моя жена знает достаточно песен и даже переведёт их на русский. Да и я могу увести вас в такие дебри трансильванских сказок, что сами не рады будете, что решили копнуть так глубоко. Сказка ложь, да в ней намёк…
— А где вы так хорошо выучили русский? — перебил Костя румына, вновь перехватив его плотоядный взгляд, направленный на Варю.
Богдан поднял со стола керосиновую лампу, и в её свете глаза румына хищно вспыхнули.
— У меня мать из Москвы. А жена из Молдовы. Пришлось выучить.
Он всучил Косте лампу, и тот сразу подтолкнул Варю к лестнице.
— Мы приберём в кухне и поднимемся наверх.
Оба подпрыгнули, так близко прозвучал голос румына, и обернулись: Богдан продолжал стоять у стола.
— Наша спальня в самом конце, если вдруг что понадобится ночью. Но я не советовал бы вам покидать вашу комнату. Дом старый, можно в темноте спокойно свернуть шею.
— Учтём, — буркнул Костя и, обойдя Варю, стал подниматься, держа керосинку на вытянутой руке.
Комната оказалась третьей от лестницы. До спальни хозяев они насчитали ещё четыре. Наверное, такие же крохотные, как и их. Небольшое окно было закрыто ставнями. Костя поставил лампу на малюсенький столик и обернулся к Варе:
— Помнишь, как в Австрии с утра нещадно било в глаза солнце? Здесь нам это не грозит.
Варя кивнула и стянула бадлон. Рядом чернел зев камина, от которого ещё исходило тепло.
— Хорошо, хоть лампу дали, — Костя тоже стянул футболку. — А то чувствуешь себя героем фильма ужасов, а подобное я предпочитаю смотреть из зала.
Костя поморщился от запаха и, скомкав, швырнул футболку в дальний угол.
— Кто они? Как думаешь? — спросила Варя.
— В смысле? Не вампиры, раз самогон глушат, да и чеснок в мясе был.
— Идиот! — Варя запустила в Костю бадпоном. — Ну, живут отшельниками, без электричества…
Парень пожал плечами и отправил бадлон к своей футболке.
— А чёрт знает, как это в Румынии называется. Вот в Сибири есть старообрядцы, в Штатах амиши… Наверное, что-то подобное — добровольный отказ от благ цивилизации. Впрочем, у них есть машины. Вот завтра глянем на остальных и узнаем. Да и на этих двоих хотелось бы при свете дня посмотреть.
Варя поёжилась.
— Лучше вообще их не видеть! У меня от этого Богдана мурашки по коже.
— Ты там смотри, я ревнивый.
— Дурак! — на этот раз она опустила ему на грудь кулак. — Ты там тоже Анну разглядывал. Думаешь, я не видела!
Костя отвернулся и бросил на пол остальную одежду.
— Я только умоюсь и пущу тебя в ванну. Иначе ты со мной рядом спать не сможешь.
Он толкнул дверь, которая со скрипом отворилась, и тут же прикрыл за собой.
— Поторопись, Варька! Вода остывает быстро, а я не дотащу ведра наверх.
Варя разделась, собрала волосы в кичку, подняла с пола лыжные штаны и повесила одни на спинку стула, другие на спинку кровати. Пол в ванной тоже был деревянным и скрипел так же, как и в остальном доме. В углу примостился ржавый умывальник с круглой раковиной из таза, какие бывают на старых дачах. Над ним висело зеркало в деревянной резной раме, а рядом накренился стул со стопкой полотенец. Окно проделали в потолке, но света из него ждать не приходилось из-за снежной шапки. В чугунной ванне вода плескалась лишь на самом дне.
