— Внимание! — через внутренние динамики обоих скафандров заговорил искин. — Беру управление на себя. Задействую директиву № 1 — «Спасение жизни разумных»!
— Бери! — Артем бы еще раз перекрестился, если бы мог. — Вперед!
На противоположной стене начала медленно проявляться лепестковая диафрагма, одновременно раскрываясь. Как позже узнал Артем, в обычное время входные люки и аппарели перекрывало силовое поле, не позволяющее выходить воздуху, но пропускающее материальные предметы, от людей в скафандрах до челноков и глайдеров. Однако сейчас энергии почти не было, поэтому сразу после раскрытия диафрагмы воздух мгновенно вышел наружу.
А затем оба скафандра, подчиняясь командам искина, вышли из ниш, в которых простояли больше ста лет, и двинулись к провалу, откуда на них смотрели далекие, безразличные звезды.
Глава II
Когда-то исследовательская станция «Даотсад» представляла собой некое подобие гигантского тележного колеса диаметром немногим более километра, а если точнее, то ровно один лотер1. Вот только спиц у нее было намного больше, чем у колеса, — целых шестьдесят четыре. Однако сейчас станция напоминала скорее какую-то абстрактную конструкцию — две трети колеса отсутствовали, а оставшаяся часть была искорежена настолько, что казалась каким-то жутковатого вида асимметричным цветком. Вокруг останков станции плавала куча обломков, а это ясно говорило о том, что в сильное гравитационное поле она не попадала. В ином случае обломков не было бы.
Если бы неподалеку оказался сторонний наблюдатель, то он мог бы увидеть, как вид разрушенной станции внезапно слегка изменился. В борту одного из почти отвалившихся сегментов, подвергшегося наиболее сильному разрушению, что-то дернулось, а затем медленно, рывками открылась выходная диафрагма шлюза. Из образовавшегося шестигранного отверстия неуверенными шагами выбрались два человека в синих с белыми вставками скафандрах и, оттолкнувшись руками, поплыли в сторону наиболее уцелевших сегментов на противоположной стороне обода.
Бор, ощущая непривычную легкость во всем теле, двигался следом за Французом, даже не пытаясь вмешиваться в управление скафандром, поскольку прекрасно понимал, что, скорее всего, залетит куда угодно, но только не туда, куда нужно. Но все-таки невесомость — это вещь! Хотелось бы как-нибудь полетать в свое удовольствие, только без опасности улететь в открытый космос. Покосившись на одноклассника, он незаметно усмехнулся — впрочем, тот все равно видеть его лица за непрозрачным забралом шлема не мог.
Дураком культурист притворялся уже много лет, ему так было проще — никто не воспринимал всерьез тупого громилу, что давало дополнительную степень свободы, особенно в отношениях с отцом, с год назад наконец-то махнувшим на сына рукой. Банкиром Бор становиться не собирался, не интересовало его это, а старший Боровиков много лет надеялся, что сын заменит его, и прилагал к этому немало усилий. Тактика культуриста сыграла свою роль, и его в конце концов оставили в покое. Правда, чем заниматься в жизни Бор еще не решил. Хотел было поступить в летное училище, всегда хотел летать, но отец строго-настрого запретил. Поэтому пока он просто прогуливал отцовские деньги, которыми тот снабжал сына в достатке.
Мать? Это был отдельный и довольно неприятный вопрос. Виктор Владимирович Боровиков, довольно известный банкир, разбогатевший в лихие 90-е, почему-то женился на глупой кукле с очень красивым телом, победительнице какого-то из многочисленных в те времена конкурсов красоты. Говорить с ней было физически невозможно, у любого нормального человека от невероятной глупости высказываний красавицы глаза лезли на лоб. Бор не мог находиться рядом с матерью больше пяти минут, после чего бежал от нее куда угодно, как, впрочем, и муж. Ева Михайловна жила какой-то своей, отдельной от остальной семьи жизнью. Виктор Владимирович не позволил жене портить детей, воспитывая из них людей столь же «выдающегося» интеллектуального уровня, как она сама. Поэтому и Александр, и его младшие сестры росли на руках опытных и высоко оплачиваемых частных учителей и воспитателей. Наверное, старший Боровиков решил, что его сын оказался дураком из-за плохой наследственности. Тот только тихо хихикал про себя, но продолжал действовать в том же духе, не желая заниматься финансовыми манипуляциями на бирже. И добился своего — отец от него все же отстал.
Снова посмотрев на плывущего впереди одноклассника, Бор тихо вздохнул, впервые в жизни пожалев, что читал мало книг. Ну вот как Француз исхитрился так легко ориентироваться в незнакомой ситуации? Пока сам он пребывал в ступоре, Артем и искин обнаружил, и многое выяснил, и способ спастись придумал. Вообще странный он парень, а уж в их мажорной гимназии и вовсе белая ворона — не интересуется ничем, что интересно другим, но при этом умудрился не стать изгоем, каким-то образом отвадив от себя любителей поразвлечься за чужой счет, поиздевавшись над кем-то. А таких только в их классе больше половины.
Затем Бор задумался о случившемся, хотя думать об этом и не хотелось — страшно. Как они оказались здесь? Как?! Нет ответа. И получится ли вернуться домой тоже непонятно. Одновременно ему было до жути интересно — все же побывать в космосе парень и не надеялся, а тут вдруг на тебе. И если прямо сейчас вернуться домой, то он до конца жизни будет грызть себя за упущенные возможности. Так что торопиться не стоит.
«Погоди, дорогой! — оборвал Бор сам себя. — Для начала еще выжить надо!»
Артем на своего спутника не смотрел. Что интересного в нем, когда вокруг то, о чем он столько мечтал — открытый космос? Останки станции за прошедшие сто лет давно ушли с орбиты, и планеты рядом не оказалось, да и вообще ничего не было, если честно — только вдалеке виднелась звезда размером с горошину. Странно, ведь обломки должны были дрейфовать по направлению к ней, а не наоборот. Почему же так вышло? Он не знал, а потому принялся изучать уцелевшую часть обода станции. Полностью темный, нигде ни огонька, говорившего, что там что-то уцелело.
«Норг… — мысленно обратился Артем к искину, но вспомнил, что дал тому другое имя. — То есть, Умник! Ты говорил, что там уцелело оборудование. А энергия есть?»
«Два больших станционных реактора в рабочем состоянии, — отозвался тот. — Однако, согласно стандартной процедуры, после эвакуации разумных они были заглушены. После прибытия вам придется пройти идентификацию у главного искина сектора, после чего отдать ему приказ о расконсервации реакторов и началу ремонта. Судя по номерам секций, один из складов оборудования уцелел, а значит там могут оказаться не только ремонтные комплексы, но и челноки. Информации о имеющемся на складах у меня нет».
«Ясно… — пробурчал парень. — Нам долго еще лететь?»
«Около десяти минут, плюс-минус две. Сообщение о скором прибытии передано комп-контролю шлюза сектора А-12, он отрапортовал о готовности оборудования».
Действительно, по прошествии десяти минут ребята приблизились к уцелевшей части станции. Обод ее колеса оказался поистине циклопическим, диаметр трубы был не менее трехсот метров, что говорило о наличии, как минимум, сотни палуб-этажей.
«Сколько же человек населяло эту станцию?» — удивленно поинтересовался Артем.
«Она рассчитана на проживание ста двадцати двух тысяч человек персонала, — ответил Умник. — Однако в момент нападения на борту находилось всего лишь немногим более двенадцати тысяч. Слишком опасными исследованиями здесь занимались».
«Запрещенными?»
«Да. Именно поэтому станция и была атакована. Флот Ирренара предложил персоналу сдаться, однако для большинства это означало неизбежную смертную казнь, поэтому сдаваться они не пожелали. Сколько разумных выжило после сражения мне неизвестно».
Вот так-так! Значит, здесь исследовали что-то настолько запретное, что как только местная служба безопасности узнала об этом, то тут же прислала флот для полной зачистки. Из-за этого возможность выживания становилась совсем уж эфемерной. Если все так, как говорит искин, то и сейчас любого прибывшего с «Даотсада» могут просто уничтожить, чтобы информация не разошлась. А значит, о своем пребывании здесь лучше молчать, да и Бора о том же предупредить.
