отвожу вверх и назад. Запястье не согнуто. Поворот корпуса влево и тем же движением, что бросают снежок, посылаю нож в цель. Он вонзается возле круглой коленки, прибив пышную юбку к стене, но, конечно, не коснувшись нежнейшей кожи.
Толпа снова ахнула. Хм, молодой высший свет всегда настолько впечатлительный или сегодня день особенный? Я же сделал ровно то же самое, что Паскевич.
— Умеешь метать, значит, — мрачнеет мой благородный сучий соперник.
— Баловался немного в детстве, — пожимаю плечами. — Когда играли во дворе в «города» и «бабки-детки».
Паскевич одаривает меня бесящимся взглядом, хватает еще один нож и швыряет его намного выше — подле талии африканки.
— Сможешь повторить, любитель дворовых игр?
— Постараюсь, Ваше сиятельство, — в этот раз беру нож из середины. Не знаю почему, просто захотелось. Встаю в стойку и предупреждаю княжну: — Маша, сейчас брошу чуть выше, но ты не бойся, всё будет в порядке.
Девушка больше не дрожит. Она отвечает бесстрашным азартным взглядом:
— Я не боюсь, Даня. Бросай!
Желание девушки закон. Я и бросаю. Кинжал вонзается совсем рядом с аккуратной талией девушки.
— «Города», значит? — смотрит на меня яростно Паскевич.
Я смущенно пожимаю плечом:
— Еще «бабки-детки».
Среди зрителей раздаются хлопки, смех и забавные предложения:
— Делаем ставки, дамы и господа. Кто за то, что простолюдин сделает Паскевича?
— А давай я! — подает голос улыбчивая Лопухина Настя, вынимая из красного клатча яркую банкноту. — Ставлю тысячу на Даню!
— От меня тоже, Насть, поставь на Даню! — кричит со своего места Маша, сверкнув глазками. — Пять тысяч!
— Ого! Хорошо, подруга! — смеется Лопухина.
— А я всё же ставлю на Диму, — говорит Демидов, наш Целитель. — Пускай тысячу.
— Ах, вот так? Я на Машу с Даней, — показывает ему язык Лиля, демонстративно откинув его локоть. — Тоже тысячу.
Дворяне делают ставки. Судя по крикам, абсолютное большинство ставок приходится на Паскевича, что неудивительно. Я продемонстрировал всего два броска, а его они знают всю жизнь как любителя экзотического оружия.
— Пора кончать это затянувшееся представление, — следующий нож Паскевич бросает слишком небрежно, как мне показалось. Лезвие вонзается прямо над плечом Крии, совсем рядом с ее шеей. Срубленная темная прядь падает на пол.
Тишина повисает в зале, но почти сразу начинаются шепотки.
— Блин, а если он промажет?
— Пацану лучше сдаться. Морозов его порвет!
Не обращаю внимание на гомон за спиной. Да и Маша тоже. Больше она не боится, хоть и сосредоточена. Я киваю княжне, удостаиваюсь ответной улыбки, и бросаю нож. Он вонзается в стену чуть ниже груди княжны. Толпа выдыхает.
— Струсил повторить за мной? — с насмешкой спрашивает Паскевич.
— Ваше сиятельство, я просто не увидел в этом нужды, — смиренно вздохнув, поясняю. — Вы же сказали, что бросок должен быть не ниже предыдущего моего ножа. Так зачем мне рисковать здоровьем Марии Юрьевны?
Если по-другому: нахрена мне клевать на твои провокации? Делать мне больше нечего. Я могу выиграть и своим неспешным ходом.
— Ха! А он прав! — высказывается Урусов. — У Даниила шансов сейчас больше выиграть.
Те, кто ставили на Паскевича, приуныли. Мой соперник кривится. Он загнал себя в ловушку, пытаясь взять меня на «слабо». На что он только рассчитывал? Сначала считал меня неумехой, а потом поменял свое мнение и вдруг я в его глазах превратился в азартного метателя ножей? Глупо. А вообще я ничуть не рад. Невинная африканка может, пострадать просто не из-за чего. Я должен что-то сделать.
— Ваше сиятельство, я сдаюсь, — поднимаю руки вверх. — Победа ваша. Поздравляю.
Давай же, чмыреныш, соглашайся. Я дал тебе возможность сохранить лицо. Упивайся на здоровье.
Но мерзавец только фыркает.
— Данила, да что с тобой? — притворно удивляется Паскевич. — Это же всего лишь безобидная игра. Нечего переживать. Собери свою мужскую гордость в кулак и докидай кинжалы. Это приказ высокоблагородного.
И улыбается, урод. Мужская гордость как же, играться жизнями женщин.
А очередь, между прочим, сейчас его. И метить он должен рядом с лицом африканки, так как последний кинжал торчит над плечом. Я вызываю сознание Петши и закидываю цыгана в ментальную клетку, чтобы не шумел. По максимуму ускоряю катабализм, чтобы уследить за княжичем. Тот не торопится, прицеливается, бросает.
Благодаря усиленной реакции я прослеживаю траекторию кинжала. Заденет! Как пить дать, заденет! За миг до того, как африканке распарывает нежную смуглую щеку, приказываю ей дернуться вбок. Мгновенный пси-сигнал. Повинуясь, Крия чуть сдвигает лицо. Но кинжал все равно задевает ей ухо. Немного. Одинокая рубиновая капля падает на пол.
— Черт! — рычит Паскевич.
Мнение зрителей же разделилось.
— Плакали мои денежки, — вздыхает Демидов.
— Так тебе и надо, — злорадно улыбается Лиля. — Будешь знать, как предавать друзей.
— Проигрыша еще нет! — рявкает Паскевич и смотрит на меня. — Я бросил четыре раза, ты — три. Твой последний бросок решит наш матч.
— Да-да, сейчас, — спокойно беру последний кинжал и высматриваю место для броска. В отличие от Паскевича я всегда тщательно целился. Всё же метательный нож — опасная штука. А эта игра дурацкая. Скотская игра. Ей-богу, лучше бы в «города» порубились.
Маша поощрительно мне улыбается. Она держится совсем раскованно. Поразительная разница с ее состоянием при первом броске.
Попадаю в стену с другой стороны от груди девушки, чуть ниже плеча. Зрители сдержанно аплодируют. Большинство всё же проиграло ставки. Паскевич рычит африканке:
— Собери ножи.
Маша подходит ко мне обрадованная.
— Удивил, Даня! — глаза ее горят одобрительным огнем. — Дрессируешь зверей, с холодным оружием «на ты». Какими еще талантами обладаешь, если не секрет?
— Я могу съесть в одиночку шоколадный торт, — сообщаю с гордостью. — А вообще, на самом деле, с холодным оружиям я не в ладах, разве что только с ножами.
— Поразительная честность, — слышу я сзади. Оборачиваюсь. Передо мной возник высокий парень с бородкой. — Маша, не представишь нас друг другу с чемпионом вечера?
— Конечно, — кивает Мария. — Данила, это граф Антон Шереметьев. Антон, перед тобой Даниил Вещий.
И что, ему тоже кланяться и звать «ваше сиятельство»? Неа. Лень.
— Со мной можно без титулов, — с усмешкой замечает Антон, не дождавшись от меня реакции. — Даниил, можно с тобой поговорить наедине. У меня есть к тебе одно предложение.
Он скашивает взгляд на Машу, и княжна с улыбкой сообщает:
— Пойду пообщаюсь с гостями. Я всё же, как хозяйка, должна всех привечать.
Хм, что за предложение? Интересно.
Когда Маша удаляется, Антон просит отойти в уединенное место. Уводит он меня из зала в маленькую комнату. Сколько же в этом «молодежном домике» комнат? Парочкам хорошо — есть где уединиться…Хотя нет, барышня же до свадьбы ни-ни. Тогда вообще пофиг.
Мы усаживаемся в мягкие кресла, и Шереметьев начинает без предисловий, как обычно водится у дворян:
— Не буду тебя долго отвлекать, Даниил. Тем более что тебя ждет такая красавица как Мария. Поэтому сразу к делу. Мне понравилось твое владение ножами. Метал ты здоровски! И кажется, держался более уверенно, чем Паскевич. Меня интересует, а ты только метать их можешь, или также обучен ножевому бою?
Вот это и вопросик, вашу мать! И мне теперь что, все свои навыки ему рассказать?
— А с чего возник такой интерес, Антон? — осторожно переспрашиваю.
Шереметьев понимающе кивает, признавая мое право на уточнение.
— И правда. Давай сначала я расскажу тебе свою историю. У моего рода есть портовый бизнес в Испанском королевстве, и так уже сложилось, что мы, Шереметьевы, часто взаимодействуем с испанскими родами. В силу этого я… — он немного краснеет лицом. — я познакомился с одной чудесной барышней. Сеньорита Исабель… лучше не буду называть полное имя, оно в принципе неважно. Так вот из-за барышни я повздорил с одним выскочкой сеньором Риккардо Муньос, — по-видимому, это имя он посчитал важным. — В результате нашей ссоры я вызвал сеньора на дуэль, а он, недолго думая, выбрал оружием навахи, — морщится он, словно съел чеснок.
— Навахи — это большой складной нож? — уточняю.
— Именно, — разводит он руками. — Я в безвыходной ситуации. С детства владею саблей, но чертовыми ножами никогда не приходилось орудовать. Ну, я так, по азам что-то умею — резать, колоть, и всё. А Риккардо более искусен, хотя я поспрашивал — среди своих мастеров он не котируется.
— Не завидую вам, — сочувственно киваю.
— У меня просьба, Даниил, — произносит Шереметьев. — Побудь
