быть убитыми.
«Что ж, верно, — подумал Геракл. — Это будет наше первое совместное предприятие такого рода».
Однако, когда они направились к дому, он остановился, нахмурился и поглядел назад и вверх.
Несколько маленьких облачков, стайка темных птичек — и больше ничего.
Так почему же его не оставляет ощущение, будто затевается что-то недоброе? Будто кто-то следит за ним?
Будто что-то его ждет.
Фемон не всегда находился на плодородной равнине, на том месте, которое горожане теперь считали своим домом. Изначально он стоял правей, на морском берегу, и в нем жили земледельцы, пастухи и рыбаки. Однако всем жителям, кроме нескольких упрямых рыбаков, надоело восстанавливать свои жилища после каждого сильного шторма, когда его безжалостные волны сносили все на своем пути.
Они сочли это знамением свыше.
За один год все жители прежнего Фемона, за исключением тех самых упрямцев, двинулись подальше от моря, и новое селение, которое они вскоре построили, быстро превратилось в небольшой поселок, а затем и в довольно крупный, процветающий город. Правда, до моря теперь приходится добираться пешком или на повозке, но это малая цена за то, что, проснувшись однажды утром, ты больше не обнаружишь, что твоя кровать превратилась в плот. Да при этом не слишком устойчивый.
Но тем не менее плавание по-прежнему считалось в Фемоне не забавой, а средством выживания.
В центре города находилась величественная площадь, облицованная мрамором и обрамленная мраморными колоннами, на которых возвышались над окружающими крышами статуи богов. К югу от площади пролегала широкая главная улица, мастерски вымощенная камнем. На ней стояли лавки и харчевни. Все остальные улицы, шедшие с севера на юг, тоже были мощеные, но из них только главная улица выходила за пределы города и шла туда, где зеленая равнина резко обрывалась над морским берегом.
Управлявший городом ареопаг — совет старейшин — располагался во внушительном двухэтажном здании на северной стороне площади. Восемь широких мраморных ступеней вели посетителя в широкий портик, украшенный бирюзовыми и темно-красными плитами и обрамленный колоннами, почти такими же величественными, как и те, что стояли на площади. Под нависающей остроконечной крышей виднелись двустворчатые двери, окованные бронзой. За ними начинался длинный коридор, освещавшийся ночью факелами, а днем, благодаря прямоугольному отверстию в крыше, солнечными лучами.
В конце коридора находились другие двустворчатые двери, на этот раз украшенные серебряными и золотыми медальонами. За ее порогом была комната совета старейшин, в которой принимались законы, вершился суд, и горожане Фемона получали почет либо бесчестье.
В совет старейшин входили девять человек, избиравшиеся один раз в пять лет.
Возглавлял совет старейшин Тит Перикал. Он находился во главе совета так долго, что уже никто не мог даже припомнить, кто же был его предшественником на этом посту.
Тит не мог терпеть эту комнату. Здесь всегда было холодно и гуляли сквозняки, а каждое слово или даже чиханье отдавались гулким эхом. К тому же статуи и прочее убранство в ней были на редкость безобразными, а всякий раз, когда шел дождь, вода бежала по центральному коридору под украшенные серебром и золотом двери, словно напоминая совету, что от моря они, возможно, и сбежали, однако дождь способен уничтожить пару добротных сандалий так же легко, как морская волна — рыбацкую хижину.
Больше десяти лет Тит пытался нанять кого-нибудь, чтобы соорудить крышу. Однако всякий раз ему противостояла сила традиции.
Впрочем, в узкий, извилистый ход, прорубленный в скалах в западном конце бухты, его привела не традиция. Уходящие в море скалы защищали его от посторонних глаз. Чтобы попасть сюда, приходилось либо брести прямо по воде, либо спускаться вниз с крутого утеса.
Тит не отличался ловкостью и лазить не умел.
В конце этого потайного хода находилась пещера, достаточно широкая, чтобы в ней поместились четверо, и с потолком в два человеческих роста.
В этой пещере не было никакой роскоши, никаких изображений Деметры или Посейдона, не приносились дары Зевсу или Афродите.
Простая каменная скамья стояла там перед арочной нишей, в которой находился простой жертвенник, сделанный из темно-бурого камня. По сторонам от ниши стояли два простых каменных постамента, а на них два подсвечника.
В черную каменную стену за жертвенником были вставлены два больших зеленых глаза. Скошенные в уголках. Не совсем человеческие и все-таки слишком человеческие, чтобы принадлежать какому-то зверю.
Тит сидел на скамье, закутавшись в простой плащ, словно ему было холодно.
На жертвеннике лежала обезглавленная туша небольшого оленя, его кровь бежала по четырем желобкам, высеченным в камне, каждый из которых заканчивался в своем углу. На полу пещеры под каждым углом жертвенника стояли золотые чаши; в них и стекала кровь. Капля по капле.
— Становится все трудней, — устало произнес Тит. Он наклонил голову, однако чувствовал на себе взгляд тех зеленых глаз. — Очень тяжело.
Он немного подождал.
Ответа он не получил и слышал лишь оглушительный рев моря.
Он никогда не спрашивал, почему сюда никогда не добирается прилив и не попадают волны, даже самые высокие.
— Я вовсе не жалуюсь, ты пойми меня правильно, — торопливо добавил он. — И я знаю, что нужно делать. Просто… ну, сейчас это становится все трудней. Знаешь, какие они? Никакого уважения к традиции. Им нужно лишь одно — развлекаться, устраивать пирушки, и они еще ждут от нас, чтобы мы их подхватывали, когда они начнут падать. — Он сокрушенно покачал головой, вспомнив про старые добрые времена. — Ведь раньше-то они хотели поскорей вырасти, чтобы стать царицей. Вот как было… — Он вздохнул и улыбнулся, вспомнив об этом. — Раньше все девушки готовы были скорее убить возможную соперницу, чем проиграть. Больше было честолюбия в людях. Больше идеалов.
Тит поежился. Проклятая скамья была немилосердно жесткой, и у него заболела спина.
— Нынче все не так.
Море гремело.
— Это будет в последний раз, — произнес чей-то голос
Тит вздрогнул и едва не сполз со скамьи.
— Что? В последний раз?
— Да.
Голос прозвучал совершенно спокойно, но его не сумел заглушить даже рев моря.
— В последний раз.
Тит даже не знал, как ему отнестись к этой новости. В течение всей его жизни эти торжества были жизненно важными для города; они подталкивали его жителей на создание все новых и новых вещей, больших зданий, помогали налаживать связи с другими городами, большими и маленькими, не говоря уж про плавание в такие места, про которые никто и не слышал.
С другой стороны, конец летнего праздника означал бы, что он и его семья наконец-то избавятся от проклятия, сделавшего его
