Ставгар на это увещевание согласно кивнул, хотя на душе у него было по-прежнему горько — утешало его лишь то, что вернувшись в Ильйо, он сможет увидеть Энейру, поговорить с ней… Да не тут-то было! В доме сестры Бжестров нашел лишь письмо из Дельконы, в котором сообщалось, что травница Эрка, на самом деле являющаяся Энейрой Ирташ, взята под покровительство Малики — с нею все хорошо, но в ближайшее время ее лучше не беспокоить… Последнему предостережению Ставгар, конечно же, не внял: уже на следующий день, едва свидевшись с родными, он гнал коня по направлению к Дельконе, вот только храм Малики оказался неприступнее иных крепостей — Ставгар просил заправляющих храмом жриц о свидании с Энейрой почти десять дней, но добился лишь того, что его соблаговолила принять Матерь Вероника, вновь повторившая ему те же слова, что были сказаны в письме…
— И все же — почему я не могу увидеть Энейру? — переведя дыхание, Ставгар вновь начал очередной, уже почти безнадежный приступ, и Старшая покачала головой.
— Потому что сейчас не самое лучшее время для подобной встречи. Ты ведь знаешь, что она пережила?
— Да… — Ставгар поднял, склоненную было голову, и вновь заговорил, стараясь сдержать внутренний жар. — Она потеряла мужа, а год назад — и свою дочь… Поверьте, Матушка — я ничем не обижу Энейру Ирташ, но умерю ее скорбь.
— Сколько лет прошло, а вы, мужчины, не меняетесь. — Матерь Вероника наконец-то соизволила улыбнуться, из-за чего ее крошечное, покрытое морщинами лицо сморщилось еще больше. — Я, верно, удивлю тебя Бжестров, но далеко не все в этом мире лечится объятиями и поцелуями. Ты слишком переоцениваешь силу своих ласк…
Это была уже явная насмешка — сорвись сейчас Ставгар из-за подпущенной жрицей шпильки, и Матерь Вероника могла бы с чистой совестью закончить слишком уж затянувшийся, бесплодный разговор, но Бжестров, проглотив насмешку, смиренно опустил голову и глухо произнес.
— С моей стороны было бы неразумно думать о таком. Я всего лишь хочу понять причину вашего отказа, Матушка…
Жрица вздохнула, задумалась ненадолго… И, бросив еще один внимательный взгляд на Бжестрова, заговорила.
— Энейра Ирташ пережила колдовской поединок, и должна совладать с последствиями своего столкновения с амэнским знающим. Сейчас любые волнения — безразлично, радостными они будут или нет, могут ей лишь навредить.
— Она… Больна?.. — на этот раз голос Бжестрова предательски дрогнул, а на его вновь вскинутом к жрице лице отразились все, обуревающие его сейчас чувства. — Когда она попала к нам в стан, то едва не потеряла сознание. Кридич сказал, что это была минутная слабость… Он ошибался?..
Внимательно наблюдающая за Ставгаром жрица едва заметно качнула головой.
— Твой боевой товарищ не ошибся… Благодаря столкновению с колдуном у Энейры открылся доселе спящий дар. С одной стороны — это хорошо, но с другой — опасно. Если колдун или ведьма не совладают с открывшимися в них силами, то будут жестоко наказаны за это собственным даром, а способности Энейры мало того, что были разбужены резким, болезненным толчком, так еще и оказались очень сильны… Поверь, ей очень непросто сейчас… — произнеся столь долгую тираду, Матерь Вероника замолчала и, посмотрев на закаменевшее от внутреннего напряжения лицо Ставгара, тихо произнесла. — Я не могу тебе дозволить свидания с Энейрой, но позволю взглянуть на нее, если ты пообещаешь мне хранить молчание, и не будешь пытаться заговорить с нею.
— Я обещаю, Матушка… — глухо произнес Бжестров, и Матерь Вероника, подозвав к себе одну из сидящих в комнате, молчаливых наперсниц, что-то тихо спросила у нее. Девушка, с почтением склонив голову, ответила жрице едва уловимым шепотом, из которого Ставгар разобрал лишь «западная молельня», и Матерь Вероника, благосклонно кивнув девушке, встала…
— Следуй за мною, Бжестров.
Мало кто из мужчин мог похвастаться тем, что был допущен во внутреннюю, тайную часть Святилища Малики, и теперь следующий за жрицей Ставгар мог лишь молча дивиться узости окутанных вечным сумраком коридоров — из-за массивных стен они казались вырубленными в скале и Ставгару мерещилось, что он очутился в одной из горных пещер или в позабытой штольне… Каменные своды точно давили на него всей своей немалой массой, сжимали в своих неуютных тисках, и Бжестров вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха и света…
— Мужчинам трудно понять… — словно бы ощутив овладевшие молодым воином чувства, Матерь Вероника остановилась, и, повернувшись, к Бжестрову, огладила одну из гладких стен. — Утроба оберегает, хранит и лелеет, во мраке и молчаливом смирении растит в себе будущее. Воинам, привыкшим к непрестанной борьбе, это чуждо, хоть вы и вышли из нее, подобно остальным. Все женщины в той или иной мере носят в себе эту, дарованную Маликой силу. Подумай, сможешь ли ты принять ее в Энейре? Как выяснилось, богиня одарила ее щедрее прочих!..
Произнеся это, не то наставление, не то предупреждение, старая жрица смолкла, а Бжестров упрямо вскинул голову.
— Я люблю Энейру Ирташ… Такой, какая она есть…
Если Матерь Вероника и ожидала иного ответа, то ничем не выразила своего разочарования. Она лишь кивнула головой и, завернув в боковой коридор, произнесла.
— Помни, что обещал молчать…
Бжестров шагнул за нею в боковой проход и уже в следующий миг замер — внезапный широкий поток света после столь долгого сумрака на несколько мгновений словно бы ослепил его, но потом он увидел, что стоит в арке, выходящей в небольшой, квадратный, вымощенный плитами дворик. Арка, в которой оказался Ставгар, была полускрытая статуей Малики, а у ног изваяния стояла Энейра в темно-сером, украшенном вязью из рун, одеянии послушницы. Льющийся сверху свет отсвечивал янтарем в ее русых косах и золотил бледную кожу, но сама молодая женщина словно бы и не чувствовала ласковых солнечных прикосновений — строгая и сосредоточенная, словно воин перед боем, она молилась, прижав руки к груди. Ставгар видел, как беззвучно шевелятся ее бледные губы, как дрожат густые, прикрывающие взгляд ресницы…
Массивная тяжесть камня еще больше подчеркивала тонкость фигуры Энейры, показавшуюся Бжестрову беззащитной и исхудалой — в безотчетном порыве он сделал шаг вперед, намереваясь обнять и защитить любимую им женщину от всего света, но, вспомнив предупреждение Матери Вероники о том, что неожиданное волнение может навредить Энейре, замер на самой границе света и тени.
На счастье, его движение осталось незамеченным погруженной в молитву женщиной — она не вздрогнула и не обернулась, и застывший безмолвным изваянием Бжестров смотрел на нее до тех пор, пока Матерь Вероника не тронула его за рукав, показывая тем самым, что время короткого свидания вышло. Ставгар беспрекословно отступил в тень приведшего его в молельню коридора, но когда они со старой жрицей отошли на безопасное расстояние, заговорил.
