Ознакомительная версия.
— Снадобье — опасный наркотик, но он дает проницательность, и когда Правдовидица принимает его, она может заглянуть одновременно во множество разных мест, скрытых в памяти ее тела. Мы видим множество путей прошлого, но лишь прошлого женщин. — В ее голосе прозвучала печаль. — И есть одно место, в которое не способна заглянуть ни одна из Бене Гессерит. Оно пугает и отталкивает нас. Было предсказание, что однажды появится мужчина, который, приняв дар Снадобья, сумеет открыть свое внутреннее око. И увидит то, что нам недоступно, сумеет заглянуть в прошлое и по мужской, и по женской линии своей генетической памяти…
— Это и будет тот, кого вы называете Квисатц Хадерах?
— Да — тот, кто может быть одновременно во множестве мест, Сокращающий путь, — Квисатц Хадерах. Немало мужчин рискнули попробовать Снадобье… да, немало. Но ни одна попытка не увенчалась успехом.
— Неужели все мужчины, принимавшие Снадобье, оказались не способны к правдовидению?
— Нет. Все мужчины, принявшие его, умерли.
Пытаться понять Муад'Диба без того, чтобы понять его смертельных врагов — Харконненов, — это то же самое, что пытаться понять Истину, не поняв, что такое Ложь. Это — попытка познать Свет, не познав Тьмы. Это — невозможно.
Принцесса Ирулан, «Жизнь Муад'Диба»
Наполовину-скрытый тенью рельефный глобус, раскрученный пухлой унизанной перстнями рукой, вращался на причудливой формы подставке у стены кабинета.
Окон в помещении не было, и три другие стены походили на пестрое лоскутное одеяло — они были сплошь заставлены разноцветными свитками, книгофильмами, лентами и роликами. По комнате разливали свет плавающие в подвижном силовом поле золотистые шары.
Центр кабинета занимал овальный стол с узорчатой — розовое с зеленым — крышкой из окаменевшего элаккового дерева. Его окружали кресла на силовой подвеске, приспосабливающиеся к форме тела сидящего, два кресла были заняты: в одном сидел круглолицый темноволосый юноша лет шестнадцати с угрюмыми глазами, а второе занимал изящный, хрупкий невысокий мужчина с женоподобным лицом.
Оба они внимательно смотрели на глобус и того, кто вращал его, стоя в тени.
Оттуда, из сумрака, донесся смешок, и густой бас прогудел:
— Полюбуйся, Питер: вот самая большая ловушка из всех, какие ставились на человека за всю историю. И наш герцог направляется прямо в нее. Поистине я, барон Владимир Харконнен, творю вещи изумительные!
— Вне всякого сомнения, мой барон, — ответил старший из двоих. У него оказался приятный, музыкально звучащий тенор; может быть, чуть слишком сладкий.
Жирная ладонь опустилась на глобус и остановила его. Теперь было хорошо видно, что это очень дорогая вещица: из тех, что изготовлялись для богатых коллекционеров и назначенных Империей правителей планет. На нем лежала неповторимая печать ручной работы мастеров метрополии: параллели и меридианы были обозначены тончайшей платиновой проволокой, полярные шапки инкрустированы отборными молочно-белыми бриллиантами.
Жирная рука поползла по шару, отмечая детали рельефа.
— Прошу сосредоточиться, — пророкотал бас. — И ты, Питер, и ты, мой милый Фейд-Раута, смотрите! От шестидесятой параллели на севере и до семидесятой на юге — все заполняет эта изысканная волнистая рябь, этот чудесный узор. Не правда ли, цвет напоминает о лакомой карамели?.. И нигде его нежность не нарушается голубизной рек, озер или морей. А эти сверкающие полярные шапочки, такие крохотные и изящные!.. Можно ли спутать с чем-либо подобный мир? Это — Арракис, и ничто иное… Он воистину уникален. Прекрасная декорация для не менее прекрасной победы.
По губам Питера скользнула улыбка.
— И подумать только, мой барон: Падишах-Император полагает, что он отдал герцогу вашу планету, планету Пряности. Забавно, не правда ли?
— Не говори ерунду, — пробурчал барон. — Ты же напоминаешь об этом нарочно, чтобы смутить и запутать Фейд-Рауту, но смущать моего племянника сейчас вовсе не обязательно.
Угрюмый юноша зашевелился в кресле, разглаживая невидимые складки своих черных, в обтяжку, брюк, и лениво выпрямился, услышав осторожный стук в находившуюся за его спиной дверь.
Питер выскользнул из кресла, прошел к двери и приоткрыл ровно настолько, чтобы можно было просунуть почтовую капсулу. Взял ее, защелкнул замок и развернул послание. Хмыкнул. Вчитавшись, хмыкнул опять.
— Ну, что там? — нетерпеливо окликнул барон.
— Глупец ответил нам, мой барон!
— А когда это Атрейдесы упускали возможность сделать красивый жест?.. — сказал барон. — Ну и что же он пишет?
— Он в высшей степени нелюбезен, мой барон. Обращается к вам просто «Харконнен» — ни «Сир и дражайший кузэн», ни титула — ничего!
— Харконнен — достаточно хорошее имя, — проворчал барон. В его голосе слышалось нетерпение. — Что же изволит сообщить дорогой Лето?
— Он пишет: «Ваше предложение о встрече отклоняется. Я уже много раз сталкивался с вашим известным всем вероломством».
— Это все?
— «Старинное искусство канли имеет еще поклонников в Империи». Подписано: «Лето, герцог Арракиса». — Питер засмеялся. — Подумать только: герцог Арракиса! Это уже, пожалуй, чересчур!
— Замолчи, Питер, — спокойно сказал барон, и смех оборвался, словно от поворота выключателя. — Так, значит, канли? Вендетта? И ведь использовал старое доброе слово, напоминающее о древних традициях, — специально, чтобы я понял, насколько он серьезен. Хм…
— Вы сделали попытку к примирению, — заметил Питер, — таким образом, приличия соблюдены.
— Ты излишне болтлив для ментата, Питер, — одернул барон, подумав: «Скоро придется избавиться от него. Пожалуй, он почти пережил свою полезность».
Взгляд барона пересек комнату, задержавшись на той черте своего ментата-асассина, которую сразу же замечали все, впервые встречающиеся с Питером: глаза — темные щели синего на синем, без единого мазка белого цвета.
Ухмылка, прорезала лицо Питера — под этими похожими на пустые отверстия глазами она напоминала театральную маску.
— Простите, мой барон, я не мог сдержаться. Свет не видел еще столь великолепной мести. Какое изящнейшее предательство, какая изысканнейшая интрига — заставить Лето сменить Каладан на Дюну, не оставив ему никакого выбора; ведь это — приказ самого Императора! Какая великолепная шутка!
— У тебя словесное недержание, Питер, — холодно сказал барон.
Ознакомительная версия.
