Я мечтательно закатила глаза. Вот придушу Пыха, зарою, напишу последние пожелания о загробной жизни и…
Бум. Я схватилась за голову, чувствуя, как все плывет перед глазами. У моих ног по грязи прокатился грязный, но все еще сверкающий кубок, а прямо передо мной сидел злой нахохлившийся мышь.
Я покачнулась и начала медленно заваливаться набок…
— Эй, эй, ты чего? Кэт, вставай! Не вздумай отключаться. Я тебя до дому не дотащу!
Лежу в луже, неподалеку валяется самый дорогой стакан в королевстве, а у меня на груди, накрывшись краем насквозь промокшего плаща, дрожит от холода Пых, умоляя не придуриваться и срочно идти домой, на худой конец — ползти.
Надо встать…
И я отключилась.
Как я добиралась до дому — не помню, может, и ползком. По крайней мере, иногда — это точно. Но я дошла! И даже донесла кубок и мыша. Хотя куда он-то (в смысле мышь) денется?
Уже дома, кое-как придя в себя и выпив аж три настойки из неприкосновенного запаса (мне и впрямь было плохо — то бил озноб, то бросало в жар, а отдавать добычу надо уже сегодня), я налила горячую ванну и со стоном наслаждения погрузилась в слегка рыжеватую воду. Мышь уселся на краю и изучающе касался воды то одной лапой, то второй, размышляя: нырять сейчас или подождать, когда вода немного остынет?
Мне же было хорошо. И в итоге я просто уснула, не дожидаясь — чего там решит Пых.
— Буль. Буль. Плюх. Бульк… плюх. А-а-а, мама!
Я с трудом приоткрыла правый глаз и увидела Пыха, сидящего на моем колене и с ужасом изучающего свою правую ногу.
— Чего там? — сонно поинтересовалась я.
— Заноза! Но я ее уже почти выдернул, — буркнул, не поворачиваясь ко мне мордочкой.
— А-а-а.
— Вот, все. Вытащил, смотри, какая огромная!
Я изучила что-то мелкое и черное и, уже закрывая глаз, отметила, что Пых зачем-то еще раз потряс этой гадостью у меня перед носом, но я уже вновь засыпала, с недовольством ощущая, как слишком быстро остывающая вода неприятно холодит тело.
Мышь тем временем встал на моей коленке, высовывающейся из воды, с силой оттолкнулся и радостно прыгнул в воду. Плюх.
Я сообразила, что «бульк» — это когда без брызг, а «плюх» — это наоборот, смахивая капли воды с ресниц.
— Кстати, а который час?
— Понятия не имею! — Мышь опять забирался на мое колено, ему явно нравилась эта забава. Повернув голову и посмотрев в окно, я поняла, что пора собираться, ибо я слегка опаздываю. А потому коленка нырнула под воду, а с нею и зазевавшийся Пых.
Бульк.
Он тут же вынырнул, отплевываясь и ругаясь. Я покаянно улыбнулась, вытащив его за ногу из ванны и аккуратно посадив на бортик. Правда, благодарности так и не дождалась, зато опять узнала о себе много чего нового и интересного.
Быстро одевшись в раскиданную по всей комнате одежду и схватив с тумбочки еще мокрого мыша, вытиравшегося краем полотенца, я в спешке выбежала из дома в направлении таверны.
— Потом зайдем на рынок за продуктами, — пискнул мышь, забираясь мне за пазуху и уютно сворачиваясь там клубочком, а заодно попросив не скакать как ненормальная коза. А то его, видите ли, трясет. Пришлось идти быстрым шагом.
И все же я успела.
Меняла обрадовался мне как родной. Крикнул трактирщика, заявив тому (о чудо), что он готов заплатить за обед для меня. Я мудро не стала возражать, а мышь по такому случаю лично полетел на кухню: раздавать указания и следить за процессом. (Здесь его все знали, так же, как и меня.) А потому я была уверена — никто его не тронет.
Процесс обмена товара на деньги до боли напоминал вчерашний. Только теперь не было мыша, уж он-то пересчитал бы все монетки с превеликим усердием. Что я сама и сделала, ничуть не стесняясь менялы.
Но не деньги в данный момент занимали все мои мысли, а невзрачный браслет из тусклого серебра, отданный как часть оплаты, который я тут же надела на правую руку и, затаив дыхание, уставилась на украшение.
Браслет сначала просто свисал с запястья, будучи слегка великоват. Но вскоре поверхность его дрогнула. И вот уже его диаметр сокращается, плотно обхватывая руку, и, на взгляд, — совершенно не изменив толщину.
— Это он, — почему-то шепотом сказала я и посмотрела туда, где только что сидел меняла.
Но того уже не было в таверне — он спешил. Ведь, в отличие от кубка, способного подчиниться каждому, в котором тоже заключена великая сила артефакта, браслет на девяносто девять процентов не должен был сработать. И откуда же меняле было знать, что я как раз и есть тот самый последний процент, которого браслет признает и активируется. Лунное серебро неизвестно откуда пришло в наш мир и почти полностью исчезло через непродолжительное время на многие сотни лет. Я почувствовала себя почти счастливой. Наконец-то он… мой.
— Эй, ты чего застыла? Я проследил — все самое свежее. Смотри! — И мышь радостно плюхнулся на стол, который тут же начал заполняться расставляемыми разносчицей блюдами.
Я улыбнулась и показала ему украшение. Мышь округлил глаза и потребовал дать потрогать.
— Слушай, а это и вправду он?
— Да.
— А что он умеет?
— Увидишь.
— Покажи!
— Не сейчас.
— Ну, Кэ-эт! — заканючил мышь, по уши вымазанный клубничным вареньем — начинки только что надкушенной им булки.
Я только отрицательно замычала, старательно набивая рот принесенной едой и стараясь не показывать, что и сама-то еще до конца не уверена, что браслет будет мне служить. А впрочем, он уже принял меня, как… друга, а значит, будет защищать… надеюсь. Кстати, салат и булочки — превосходные.
Вы когда-нибудь видели, как приезжают купцы на ярмарку? Нет? Зря! Это незабываемое зрелище. Куча повозок, кибиток, ругань стражников, огромные заторы у ворот. Но самое главное это то, что, выйдя из города, можно вдоволь бродить между кибитками, разговаривать со степенными торговцами, выспрашивая про привезенный товар, и даже посмотреть на него, а то и купить по пока еще не очень высоким ценам. Продадут, да и просто покажут, конечно, далеко не каждому. Тут уж как под настроение попадешь, да и как разговор начнешь.
Мы с мышом уже с раннего утра находились тут, выглядывая знакомые лица и знакомясь с новыми торговцами. Мыша тут помнили и уважали гораздо больше меня, хотя бы потому, что он всегда лез торговаться — даже тогда, когда я лишь приценивалась, совершенно не собираясь ничего покупать.
— Привет, дядя Гриша, — радостно машу восседающему на зеленой травке в стороне от всего этого шума и гама купцу. Ему бегать уже ни возраст, ни достоинство не позволяли. За него пошумят другие. А два высоких и сильных парня — его сыновья — за всем присмотрят.
