И вот он лежит здесь, крепко сжимая руками разрезанную кожу, и с благодарностью ожидает прихода той, что спасет и успокоит навсегда, той, которую давно привык считать единственной, способной освободить. Он так долго думал о ней. Представлял, какая она. Если это женщина, а она должна быть женщиной по определению, скорее всего, она очень красива и молода. Почему и откуда взялось это ощущение, он сказать не мог, но очень хотелось, что бы это было так.
По всему выходило — не должен он выжить. И он ждал. Долго. Господи! Да за что же это!? С такими ранами не живут! Но Она обманула и на этот раз…
Вселенная раздвинулась, и он полетел в пустоту беспамятства лишь для того, что бы вернуться в подвал и увидеть, как, то, что совсем недавно было им самим, мечется в горячечном бреду на раскиданной соломе. Он отрешенно наблюдал за собой, паря где-то под потолком у зарешеченного окошка. Почувствовав чье-то присутствие, оглянулся, и увидал рядом с собой Ее — ту, которую ждал так долго. Как она была красива — белая светящаяся кожа, светлые волосы, беспорядочными локонами спадающие на плечи, печальные глаза в бирюзу и ласковая улыбка, легкие, чуть развевающиеся одежды, светящиеся изнутри тихим успокаивающим светом, он потянулся к ней.
'Ты пришла! — радостно приветствовал ее он и добавил капризно, — Где ты была так долго? Я уже давно жду тебя!'
'Женщинам свойственно опаздывать', - ласково ответила она, потрепав его по спутанным волосам.
'Пошли отсюда, — попросил он, поежившись, — мне здесь холодно и страшно!'
'Куда ты собрался идти?' — она удивленно вскинула брови.
'Как же так? — с обидой спросил он, — Я же должен умереть, почему это, — он покосился на истерзанное тело, — до сих пор дышит?'
'Ты принял меня за ту, другую', - понимающе покачала головой она.
'А ты разве не Она?' — огорчился он, понимая, что его в очередной раз провели самым наглым образом.
'Нет, Влад, я не Она. Она меня послала к тебе сказать, что для тебя еще рано', - печально ответила она.
'Ты назвала меня по имени? — удивился он, — Почему?'
'Потому что тебя так зовут, ты разве забыл?'
'Я не мог забыть. У меня нет имени!' — заупрямился он.
'Конечно же есть, — с улыбкой проговорила она, — ты просто забыл, но это ничего, я тебя сейчас поцелую и все пройдет'.
Она действительно потянулась к нему и коснулась прохладными губами лба, он закрыл глаза, так хорошо ему еще никогда не было, он улыбнулся, пытаясь подольше продлить это ощущение спокойствия.
'Мне нужно уходить, а тебе пора возвращаться', - сказала она через некоторое время и отстранилась.
'Но я не хочу, — попытался он удержать ее, хватая за легкие одежды, — побудь со мной еще немножко, хотя бы минутку', - выклянчивал он.
'Не хмурься так. Скоро все кончится, все наладится, вот увидишь, — пообещала она, держа в теплых ладонях его руки, — надо только немного подождать'.
'А ты не обманешь?' — с надеждой глядя в ее глаза, спросил он.
'Я никогда не обманываю', - ласковая улыбка снова осветила ее лицо.
'Подожди, — все еще надеясь ее задержать, позвал он, — кто ты? Как тебя зовут?'
Но она уже растаяла, превратившись в легкое облачко.
Он с тоской посмотрел вниз, ему не хотелось возвращаться, там было слишком больно. Тот, внизу, слабо заворочался и застонал, он был слишком одинок и несчастен, и бросать его показалось нечестно. Еще раз тоскливо вздохнув, рванулся вниз…
Я проснулась под противный визг видеофона. Кому интересно не спится в такую рань? Сегодня же выходной!
— Пошел вон — я сплю! — сообщила я мигающему разноцветными огнями аппарату, он тут же заткнулся. Я сонно усмехнулась и, лениво перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Я уже почти задремала, когда видеофон зашелся с новой силой, заставив меня подскочить на кровати.
— Чего надо, а? — недовольно поинтересовалась я, включая экран. Оттуда на меня смотрело строгое лицо Лисы.
— Ты еще спишь, — констатировала она.
— Естественное состояние человека в такую рань, тем более, что у него выходной! — парировала я широко зевнув.
— Ты что забыла? — в голосе Лисы послышались обиженные нотки.
— А что я должна помнить? — ответила я вопросом на вопрос. Видно мое недоумение отразилось на лице, потому что Лиса решила облегчить мне жизнь.
— Мы же собрались лететь на Землю, — напомнила она, — кутить!
— Вот черт, — промямлила я, — Извини, я думала, это будет завтра.
— Тебе надо поменьше работать! — укорила она меня, — Ладно, через сорок минут на стартовой площадке. Не опаздывай, а то улетим без тебя.
Я выключила связь и побрела в ванну. Лиса права, график работы у меня напряженный и я часто в силу профессии и семейного положения, точнее отсутствия такового отказываюсь от положенных мне выходных. Мой начальник иной раз с тоской замечает, что если я, не дай Бог, захочу взять все свои выходные, то он меня года два точно не увидит. Приняв душ и выпив кофе, я подхватила дорожную сумку, которая всегда стоит собранной на случай непредвиденных обстоятельств, отправилась в сторону ангарного отсека.
…- Ты посмотри-ка, — услышал он над собой изумленный возглас, — выжил! Слышь, Герд, сгоняй за хозяином!
Раб открыл глаза и воззрился на своего недавнего палача склонившегося над ним. Сколько раз за свою жизнь раб слышал эти слова, не сосчитать.
— Живуч ты, однако, — весело и уважительно похвалил его надсмотрщик, — после такой обработки, которую тебе устроили, мало, кто выживает. Я твою одежонку принес, — он кинул на постилку ворох лохмотьев, — на, прикройся.
Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.
— А мы уж думали — издохнешь, — вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, — ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.
— Почему? — прохрипел раб, не узнавая своего голоса.
— Что — почему? — не понял надсмотрщик.
— Почему не пристрелили? — хмуро переспросил раб.
— Да я ж тебе, дурню, объясняю — хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!
— На что она мне? — горько усмехнулся раб.
— И действительно, — пробормотал надсмотрщик, — такая житуха не зачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.
