— Входи, — Каррон подвинулся, пропуская её внутрь.
В сенях пахло кожей, травами и ещё чем-то терпким, но приятным. Дверь была открыта, и девушка вошла в горницу. С тех пор как она тут побывала, мало что изменилось. Защитник не стремился к излишествам и не обзавёлся никакими богатствами, разве что у стола красовался резной стул — любил Каррон дать рукам занятие. Пытаясь унять бьющееся птицей в клетке сердце, Анасташа собрала всю волю в кулак и повернулась:
— Поблагодарить тебя пришла, Каррон Защитник, — отвесила поклон в пояс. Длинная коса подмела пол. — Дозволь исправить давнюю ошибку, — голос девушки едва заметно дрогнул. Каррон удивлённо приподнял брови, та же, не останавливаясь, продолжила уже совсем неожиданно:
— От имени жителей подвластных тебе земель приветствую тебя, Защитник.
Поклянись хранить и защищать нас на совесть, а не ради славы, и боги приумножат твои силы. Я, избранная дева, явилась, чтобы скрепить клятву.
Анасташа сбросила большой цветастый платок, в который всё это время куталась, и осталась в одной исподней рубахе, затейливо расшитой по подолу, обшлагам и вороту девичьим узором. Замерла, ожидая ответа.
Каррон так и остался стоять с открытым ртом. Слова ритуального приветствия! Не может быть, он услышал собственными ушами, то о чём лишь читал в учебниках по истории. Не говоря о том, что сам ритуал давно устарел и был признан необязательным ещё добрую сотню лет назад. Да и в те времена большинство этих девушек от страха не могла вспомнить своё имя, не то что произнести без запинки ритуальную фразу.
Конечно! Кто бы позаботился оповестить об этом все деревни приграничья? Защитник перевёл взгляд на Анасташу. Та, затаив дыхание, ждала. По влажному блеску в глазах было заметно, как решимость по капле покидает её.
— Кхм, Анасташа… Может, не стоит? То, что сегодня случилось, потрясло тебя и…
— Дурак! — девушка, всхлипнув, бросилась к двери.
Каррон опередил. Заключил в объятья. Осторожно приподнял лицо и вытер слёзы.
Глядя в бездонные, синие как летняя ночь глаза, отметил, как в их влаге отразилось пламя его собственных. Удивившись, почувствовал, как внутри ласковым котёнком заворочалась сила, и вдруг осознал, что это правильно, что так и надо. Коснувшись мягких податливых губ своими, едва смог прошептать ритуальный ответ, прежде чем жадно впиться долгим поцелуем:
— Клянусь быть Защитником сего места до самой смерти!
Каррон выглянул в окно из-за занавески и усмехнулся.
На площади перед домом, прямо под старым раскидистым дубом в три обхвата, собрались жители во главе со старостой Опорафием. Неподалеку обнаружились и Огин с Желаной.
— Все в сборе, — усмехнулся Защитник, повернувшись к Анасташе.
— Ох! Это все мама! Она обо всем знала. Что же теперь делать? — соболиные брови сошлись к переносице, щёки заалели. Девушка схватила волчью шкуру и натянула до самых глаз.
— Раз уж ты решила сделать все правильно, то так и закончим. — Каррон подошёл, и Анасташа сама к нему потянулась, не желая прерывать сказку. Глаза Защитника затуманились, и в глубине блеснул огонь силы:
— Ох, что ты со мной делаешь, Таша!
Через час дверь дома Защитника отворилась. Каррон вывел Анасташу за руку на крыльцо.
— Жители деревни! Я Каррон Защитник, поклялся на крови этой девы защищать сию землю до самой смерти.
Толпа возликовала, а сама Ташка залилась краской.
— Ну все, таперича можно не пужаться проклятия, — проскрипела бабка Гынна, пихнув подругу острым локтем в бок. — Теперь все как положеноть.
— Ога, а то третий год, яко грешники, — откликнулась глуховатая Матана.
— Ыть, сплетницы! Все бы вам лясы-то точить, пока молоко не прокиснет, — встрял в разговор дед Вирен. — У, ведьмы!
— Иди ужо! — замахнулась на него клюкой хромая Гынна.
Чередой пролетели сырая осень, снежная зима и наступила звонкая весна. Весело журча ручьями, она растопила сугробы и унесла зимнюю тоску. Пробудились ото сна деревья, вернулись перелётные птицы, набухли почки — наступило преддверие лета.
Анасташа, тяжело переваливаясь, вышла на крыльцо и вдохнула полной грудью чистый прохладный воздух. Одной рукой придерживаясь за поясницу, а другой за резные перила осторожно спустилась, опасаясь поскользнуться на влажных ступенях.
Доковыляла до лавки и грузно присела. Рядом тут же вспрыгнула Мурка и, прищурив изумрудные глаза, подлезла головой под руку. Круглый животик делал кошку похожей на сказочного колобка, она тоже была на сносях. Некоторое время они так и сидели, нежась на весеннем, вовсю пригревающем солнышке.
Внезапно нутро скрутило болью.
— Мама! — вскрикнула Анасташа, вскочив и испуганно округлив глаза. — Мама-а-а!
Каррон, как мог, готовил Анасташу к расставанию с ребёнком. Его сердце то и дело сжимала безотчётная тоска, но он с самого начала был к этому готов. Он — Защитник, и сам вырос в Ордене.
Момент настал. Молодой отец, необычайно бледный, наблюдал, как его любимая крепит материнское сердце, с трудом сдерживаясь.
Анасташа стояла с высоко поднятой головой, не опуская взора. Даром что глаза блестят от непролитых слёз, а ногти впиваются в ладони — боль отрезвляет, придавая сил вести себя достойно. Не опозориться и не опозорить.
Открылась дверь, и проём на миг заслонила высокая фигура. Настоятель Махаррон шагнул внутрь. Скрипучий голос произнёс:
— Великая честь этому дому! Здесь был рождён новый Защитник. Хвала и почёт женщине, чьё чрево взрастило его, — он степенно поклонился в знак уважения. Приняв ответный поклон, осмотрелся и прошёл прямо к обвешанной оберегами колыбели.
Осторожно вынул голенького розовопопого карапуза. Заглянул в мутноватые, подёрнутые младенческой поволокой, глаза.
— Нарекаю сие дитя именем Нааррон. Пусть сердце его впредь останется чистым, как и в миг рождения!
Младенец вдруг сморщился и огласил избу неожиданно громким криком. Анасташа едва заметно дёрнулась, подавив порыв броситься к ребёнку, но Огин с Желаной, доселе тенями застывшие рядом, синхронно придержали дочь за руки. Каррон подал лоскутное одеяльце и старый Защитник завернул в него внука.
Сопровождающие Защитники ждали за порогом, Махаррон передал им младенца, и те направились к лошадям. Повернувшись к хмурому семейству, Настоятель хотел было попрощаться, как вдруг из-за тряпичной перегородки раздался подозрительный звук.
— Что это?
Махаррон прикрыл дверь, вернулся в горницу и отдёрнул занавеску.
В закутке возле печки обнаружилась вторая детская люлька. В ней кряхтел и попискивал ещё один ребёнок. Он вдруг широко улыбнулся беззубым ртом, и Настоятелю почудилось, что светлые, неестественного цвета глаза смотрят на него с неподдельным любопытством. Подумалось: «Такие же были и у Каррона, когда он родился». Настоятель, бросил короткий взгляд на сына, извлекая младенца наружу.
