Узник совести, значит. Ну что ж, возможно, и так. Поболтать Джембо охотник. А убить кого-то, по крайней мере своими руками, это вряд ли. Чем-то он импонировал Вересту – то ли многотерпением, то ли идиотской улыбочкой Пьеро, с которой принимал оплеухи.
За этот вечер он не сделал новых открытий – за исключением трех ходовых ругательств. Одно звучало, как «О, вонючий саддах!»; другое отсылало в задницу к некоему фархану, третье считалось донельзя оскорбительным (от вельможи за него полагалось саблей в сердце, от крестьянина – оглоблей по загривку) и звучало, с адаптацией на русский, примерно так: «Я любил твою жену (как вариант – мужа), твою семью, полюблю, вонючий саддах, и тебя!» Детский лепет на лужайке. Неприятно, конечно, особенно последнее слово, но зачем оглоблей-то?
На четвертый день он схватывал увереннее. Представление об окружающем мире делалось богаче, пробелы заполнялись. Этот мир не спешил подпадать под влияние технического прогресса. Отдельными местами он соответствовал началу двадцатого века, другими – старому доброму средневековью. В Тунгноре продолжали охотиться на ведьм, одновременно почитая обряды колдовства. Изобрели автоматы, но продолжали рубиться на саблях. Варили сталь, собирали автомобили, погрязнув в дремучем феодализме с нерушимой иерархией и раболепством плебса перед знатью. Имели кабинеты министров и Церковь Эрмаса, погрязший в загуле институт офицеров и Корпус Королевской Безопасности – с небывалыми правами и возможностями. И ко всему прочему – войну, плавно перетекающую с запада материка к центру.
Он не сразу уловил, что за война такая. А когда Джембо разжевал, не поверил. С запада движется НЕЧТО… Генезис явления уже не отследить, да и не надо. Началось с миграций мелких безобидных животных: грызунов, птиц, насекомых, переносящих эпидемии. Народ кинулся в переселенцы. Далее – вылазки диверсантов-оборотней, сектантов-агитаторов, полеты птиц на низкой высоте, весьма смахивающие на рекогносцировку. А затем хлынула НЕЧИСТЬ! Потоком! Люди-крысы, летучие пауки, хвостоголовые гусеницы-переростки, вообще непонятные чудища, а в финале – вторглись орды хорошо вооруженных мертвоглазых: по облику – люди, по сути – зомби. Откуда такие? Ходили легенды, будто одни приплыли с запада, через океан, на узких длинноносых лодках с трескучими моторами; другие вышли из Залесья, третьи по велению колдовства оборотились в бойцов из отшельников-бродяг, обитающих в пещерах Торнаго.
Первым пал Фанжер. Людей, не павших в бою и не пущенных на провиант, расселили по резервациям. За Фанжером Гонзаг, частично – Эрминея. Вергилия и Сурин объявили тотальную мобилизацию, отдали треть своих территорий и остановили Нечисть на подступах к столицам, погрязнув в позиционной войне. В Колокусе всеобщая мобилизация не объявлялась, но к тому шло. Местные министры постигали, что в одиночку Угрозу не одолеть. Правительства Фуриама и Колокуса вели активные консультации на предмет объединения вооруженных сил, но до конкретных действий не доходило. Особняком стояла Уриба – она вела свою войну, вяло отражая наскоки местных бедуинов – фарханов – из Аркатура, рыскающих по южным границам государства и грабящих приграничные села.
Вот такое развеселье творилось в мире.
На исходе четвертого дня вошел охранник с бесноватым лицом. Джембо поджался. Однако вертухай остановился на пороге и поманил пальцем Вереста.
«Начинается», – с тоской подумал сиделец. Заложив руки за спину, вышел в ободранный коридор. Шагалось легко и непривычно. Он не ошибся в своих первоначальных выводах – сила тяжести в этом мире явно уступала земной. Порядка 0,6-0,7. Планета, видимо, меньше. И металлами победнее, особенно тяжелыми. Не Земля, где под каждой кочкой какая-нибудь руда. Любопытный факт. В данном случае он должен быть сильнее и выносливее аборигенов, обладать лучшей реакцией и подвижностью. Интересно, а какая у него сила удара? Исходя из элементарной математики, не меньше, чем у боксера-тяжеловеса. Остается проверить – но на ком?
Он еще не знал, что жизнь дарует широкое поле для экспериментов.
В комнате для допросов, декорированной увесистой настенной плеткой, сидели двое. Рябой писарь в бордовом камзоле и кудреватый «пудель», на чье интимное место он недавно покусился. Остальные стояли. По углам – двое с автоматами (аппараты смахивают на довоенную «Беретту М-38» конструкции Маргони: короткий ствол, длинный приклад, два отдельных спуска – для одиночного и автоматического огня). У двери еще один – мордоворот что надо. Помимо автомата – сабля в ножнах, не иначе, ефрейтор. Кудреватый явно чувствовал себя хозяином положения. Сидел в расслабленной позе, отъехав от стола, и постукивал по ладошке стеком. Улыбался, сволочь.
«А почему он, гад, в моих кроссовках?» – с обидой подумал Верест.
– Ты кто? – надменно осведомился кудреватый.
«Во влип, – расстроился Верест. – Не иначе, сам Варвир – начальник каталажки. А я его по яйцам, как последнего забулдыгу…»
– Меня отпустить, – сказал он с достоинством. Помолчал, вспоминая слова. – Барон Лексус – я. Север. Крепость Мегаполис. Не отпустить – вы будете иметь большой неприятность. Мы – мощная армия. Вы – нажить дипломатический скандал и маленький позорный война.
Писарь усердно завозил по бумаге каким-то шилом. Споткнулся, видимо, на названии крепости, но не стал переспрашивать. Заскрипел дальше.
На Варвира слова не произвели впечатления.
– Как ты оказался здесь? – внимательно глядя Вересту в глаза, спросил начальник каталажки.
– Колдовали, – с невозмутимостью Саида из «Белого солнца пустыни» отозвался Верест. – Ошибка.
Хотел что-то ляпнуть про угол атаки и точечное человекометание, но запнулся о словарный запас и промолчал.
– Колдовали? – Варвир недобро прищурился и вперился в него колючими зрачками.
Отступать было некуда. Оставалось следовать первому правилу лаборанта: если не знаешь, что делаешь, постарайся делать это тщательно.
– Колдовали, – уперся Верест. – Мы мощные колдуны, – прорисовал пальцем дугу в воздухе и изобразил бухающий звук.
Варвир бросил что-то резкое. Не дождавшись ответа, повернулся к охранникам. Те взяли автоматы наизготовку.
– Что это? – разделяя слова, спросил Варвир, вынимая из камзола и выкладывая на стол серебристый предмет. Часы Вереста. Конфискат, иначе говоря. Об утере атрибута собственного имиджа Верест нисколько не жалел. Барахло китайское. Циферблат с претензией: «QUARTZ, WATER PROOF», «Philip Persio», но шли, как бог на душу положит, коварно замирая в самые интересные моменты жизни.
– Там… время, – гордо сообщил Верест. И добавил по-русски: – В сжатом и неотфильтрованном виде.
