Что-то свистнуло, словно коса по траве, за спиной Джеффри. Кровь лисицы стекала по его лицу. Он бросил беспомощный взгляд на мать.
— Она… Она была такой красивой… Зачем было вот так ее убивать? Ради забавы?
— Пожалуйста, не огорчай отца, — прошептала мать.
— Я наблюдал за ними в лесу, а вы — вы просто убили их; зачем? Может, мы их едим? Нет! Мы — слов нет! — преследуем и убиваем живое просто ради крови, ради развлечения.
Свист. Боль.
Но Джеффри вдруг преисполнился… чем? Это было удивительное чувство — чувство, что ты можешь все сделать как надо. Я могу, сказал себе Джеффри. Я знаю, что могу. Он вырвался из рук братьев и выпрямился.
— Я должен поблагодарить тебя, отец, — сказал он неожиданно властно, — сегодня я получил важный урок. Но я не позволю больше ударить себя — никогда, — и вы больше никогда не увидите меня здесь, если только не пожелаете измениться. Вы меня понимаете? — Его тон стал странно официальным, словно бы случилось какое то важное событие.
Гарри и Хью смотрели на Джеффри с благоговением, ожидая взрыва, а прочие охотники, деликатно не вмешивавшиеся в выяснение отношений, перестали притворяться, будто не смотрят. Их мир смешался, воздух застыл и все невольно затаили дыхание.
В напряженной тишине Джеффри завел лошадь в конюшню. Лорд Вертлюг стоял неподвижно, словно окаменев.
Джеффри задал лошади сено, расседлал ее и принялся чистить. Подошел Мак-Тавиш.
— Хорошо сказано, юноша, — сказал он и неожиданно откровенно добавил себе под нос: — А ты можешь постоять за себя. Так и надо. Не позволяй ублюдку себя унижать.
— Если будешь так говорить, Мак-Тавиш, мой отец тебя выгонит, — ответил Джеффри. — А тебе ведь нравится здесь, да?
— Верно, парень. Староват я, чтобы так резко менять свою жизнь. Но ты всем задал жару, никто бы лучше не сумел. Я так понимаю, ты теперь уходишь от нас?
— Да, увы, — кивнул Джеффри. — Спасибо, Мак-Тавиш. Надеюсь, тебе не влетит от отца за разговор со мной.
Самый старый в мире вечно-парень улыбнулся:
— О, нет. Он не станет меня выгонять — по крайней мере, пока от меня есть толк. После всех этих лет, что я служил здесь, я понял: он типа одной из этих вулканических штук. Большие взрывы поначалу опасны, и неважно, на кого падают раскаленные глыбы, но рано или поздно извержение пройдет. Умные люди просто держатся в стороне, пока все не закончится. Ты славный парень, Джеффри, и всегда относился ко мне с уважением. Я присмотрю за твоей матушкой, пока тебя не будет. Она прекрасная женщина, всегда хорошо ко мне относилась и заботилась, когда умерла моя Молли. Я это помню. И тебя я тоже не забуду.
— Спасибо, — сказал Джеффри. — Я тоже буду тебя помнить.
Мак-Тавиш раскурил огромную трубку и выпустил в воздух клуб дыма.
— Думаю, своего проклятого козла ты захочешь забрать с собой.
— Да, — сказал Джеффри. — Но не думаю, что могу сам решать такие вещи. Мефистофель думает своим умом, у него есть собственное мнение.
Мак-Тавиш покосился на него.
— Ты взял с собой еды, Джеффри? А денег? Не думаю, что тебе хочется заходить домой. Знаешь что, я одолжу тебе немного наличными, пока не узнаю, где ты поселился.
— Нет, — сказал Джеффри. — Я не могу взять этих денег.
— Я же твой друг, мастер Джеффри. И мать твоя хорошо со мной обращалась, я перед ней в долгу. Ты же когда-нибудь вернешься, вот и не забудь тогда проведать старого Мак-Тавиша.
Джеффри сходил за Мефистофелем и впряг его в маленькую тележку, которую смастерил для него Мак-Тавиш. Он загрузил в тележку свои скудные пожитки, взял поводья, щелкнул языком, и они покинули конюшню.
Когда утихло звонкое это от копыт козла, Мак-Тавиш сказал себе: «И как, черт возьми, мальчишка это делает? Этот чертов козел надирает задницу каждому, кто к нему подходит. Каждому, но не Джеффри».
Если бы Джеффри оглянулся, он увидел бы умоляющий взгляд матери и ее безутешные слезы, а отец все так же стоял, как каменный истукан, пораженный таким неповиновением. Братья хотели было последовать за ним, но яростный взгляд отца остановил их.
Так Джеффри и его козел отправились на поиски новой жизни. Итак, подумал Джеффри, когда они миновали первый поворот на дороге к своему будущему, я понятия не имею, куда идти.
Но ветер прошептал: «Ланкр».
Этот день в Ланкре оказался не лучшим днем в жизни матушки Ветровоск.
Молодой лесоруб в Овцепикских горах едва не лишился ноги, и именно тогда, когда местный Игорь оказался в отлучке и не мог его подлатать. Когда матушка Ветровоск добралась до лагеря лесорубов на своей разболтанной старой метле, она обнаружила пострадавшего в еще худшем состоянии, чем ожидала. Он бодрился, чтобы не показаться трусом перед своими друзьями, которые столпились вокруг, пытаясь поддержать товарища, но ведьма видела, как боль исказила его лицо Когда она осматривала его, он звал маму.
— Ты, парень, — Матушка Ветровоск устремила пронзительный взгляд на одного из лесорубов, — ты знаешь, где живет его семья?
Тот испуганно закивал — остроконечная шляпа ведьмы нередко заставляла дрожать даже известных смельчаков.
— Тогда ступай, — продолжала ведьма. — Беги. Скажи этой женщине, что я везу ее сына домой, и что понадобится горячая вода и чистая постель. Чистая, хорошенько запомни.
Посланец бросился бежать. Матушка осмотрела остальных лесорубов.
— А вы, — бросила она резко, — не стойте столбом. Сделайте носилки из жердей, которые тут валяются, и положим вашего друга на них.
Ступня юноши была на первый взгляд цела, но как-то странно свисала, и ботинок его был полон крови. Матушка стиснула зубы и, собрав воедино весь арсенал своего опыта и знаний, накопленных за много лет, спокойно и мягко приняла в себя чужую боль, замкнув ее в себе до того момента, пока не сможет дать ей выход.
Лицо юноши ожило, глаза заблестели, и он принялся болтать с ведьмой, словно со старым другом. Она обмывала и зашивала рану, все время ласково и весело объясняя пострадавшему, что она делает, а после дала ему то, что назвала «немного настойки». Зрителям казалось, что лесоруб стал почти что прежним, когда они принесли импровизированные носилки и нашли человека, который как во сне объяснил матушке, как добраться до нужного дома.
Жилища лесорубов в горах часто оказывались не лучше сараев, и оказалось, что парнишка, которого звали Джек Эббот, жил со своей матерью в одном из них. Ветхая избушка держалась, казалось, только на честном слове да покрывавшей ее грязи, и когда матушка Ветровоск с носилками, привязанными к метле, добралась до домика, она задумалась, как вообще возможно держать рану пострадавшего чистой в такой-то обстановке. Мать Джека выбежала из домика и хлопотала вокруг, а потом с помощью юноши, прибежавшего к ней с новостями, пострадавшего перенесли внутрь и переместили на убогую койку, на которую мать положила несколько одеял, чтобы соорудить подобающую кровать для раненого.
